Фанайял расхохотался, забавляясь от всей души. Но его веселье резко оборвалось под тревожными взглядами придворных.
– Выходит, даже плен… ты считаешь даром?
– Да.
– А если бы я отдал тебя на растерзание моим людям?
– Ты этого не сделаешь.
– Почему же?
В мгновение ока жрица стала жеманной и развратной. Она даже посмотрела на свою грудь, неправдоподобно молодую и упругую.
– Потому что я переродилась, став черной землей, дождем и жарким солнцем, – сказала она. – Богиня явила благодатное Плодородие в моем образе. Ты не позволишь другим торговать мной, пока твои ляжки не сго…
– Мои ляжки? – вскричал Фанайял с деланым недоверием.
Маловеби не верил своим глазам. Псатма буквально звенела от желания, и при этом была неприступна, как скала. Что-то… Что-то не так…
– Даже сейчас, – произнесла она, – твое семя готово упасть на глубоко вспаханную, мягкую землю.
Грубый хохот прокатился по зале, нерешительно оборвавшись. Даже старый Маловеби почувствовал, как теснит грудь и такое же напряжение растекается по бедрам…
Колдун Мбимайю осознал присутствие Богини, не испытывая ни малейшего страха. В воздухе витала опасность, большая опасность. Эта женщина ступала одной ногой по ту сторону реального мира…
Он уже разомкнул губы, чтобы предупредить об опасности, но в последний момент сдержался.
Друг ли он этим дикарям? Всего лишь наблюдатель, переводчик. Если поставить Фанайяла в известность, будут ли соблюдены интересы Зеума? Союзник он или нет, но факт остается фактом: этот человек – фанатик в худшем смысле этого слова, одержимый своей верой, которая создает из Богов демонов и ад из рая. Чтобы разрушить союз, заработанный общей неприязнью к Праматери, нужно быть полным дураком. Зеумцы, может, и не молятся на Сотню, но несомненно почитают и уважают ее.
– Мягкая, глубоко вспаханная земля, – повторил Фанайял, пожирая ее глазами.
Он обернулся к своим поджарым воинам.
– Вот самое настоящее искушение, друзья мои! – воскликнул он, тряхнув головой. – Вот оно, искушение!
Последовал очередной взрыв смеха.
– Твои сестры мертвы, – продолжил Падираджа, словно на него не подействовали ее уловки. – Ваши храмы разрушены. Если это – дары, как ты говоришь, то я настроен на самый щедрый лад.
Он сделал паузу, раздалось несколько слабых смешков.
– Я могу подарить тебе виселицу или, скажем, тысячу ударов плетьми. Или мне придется обратиться к Меппе, чтобы он показал, какой тюрьмой может быть твое тело.
Маловеби поймал себя на мысли, моргнула ли хоть раз эта женщина, настолько непреклонен был ее взгляд. И весьма тревожило то, что Фанайял выдерживает его с такой бездумной легкостью. Был ли он просто рассеян или владел собой так же, как и она?
И то и другое не сулило союзу ничего хорошего.
– Моя душа уже покинула это тело и вернулась в него, – сказала она нежным голосом, в котором прорывались скрипучие старушечьи нотки. – Нет страданий, которые ты можешь причинить мне.
– Вот упрямица! – смеясь, воскликнул Фанайял. – Какое адское упорство! Да ты ведьма, служительница дьявола!
И вновь раскаты смеха сотрясли двор пустынников.
– Я не буду истязать твое тело, – внезапно произнес Меппа.
До сих пор он стоял молча и неподвижно подле своего повелителя, устремив взгляд вперед. Только змея, которая изогнулась на его левой щеке, как лук из оникса, взирала на женщину.
Псатма Наннафери ответила сишауриму усмешкой.
– Моя душа за пределами твоей черной магии, Змееголовый. Я поклоняюсь Богине-Матери.
Впервые Маловеби стал свидетелем такого сверхъестественного общения: слепой, говорящий в пустоту, и женщина в кандалах, словно безумная королева среди восставших рабов.
– Ты поклоняешься демону.
Верховная жрица с горечью рассмеялась. Смех отразился от стен, эхом прокатился по высоким нишам, покрытым письменами, которые запрещали всякое веселье до этого. И вдруг все собравшиеся мужчины превратились в смешливых мальчишек, вся их гордость улетучилась, словно от шлепков строгой матери.
