стало безжизненным и холодным, как свежевыпавший снег.
– Почему она бросила тебя? – спрашивает она Акхеймиона на следующий день по дороге. – Я имею в виду мать.
– Потому что я умер, – говорит старик, и глаза его затуманились при взгляде в прошлое.
Он отказывался разъяснять подробнее.
– Мир слишком жесток, чтобы ждать мертвых.
– А живых?
Друз остановился, изучая ее пытливым взглядом, словно мастер своего дела работу более даровитых соперников.
– Ты уже знаешь ответ, – отзывается он.
– Разве?
Он, похоже, старался сдержать улыбку, плотно сжав губы. Галиан и Сутадра проходят между ними, первый – хмуро, второй – сосредоточенно, не обращая внимания ни на что вокруг. Порой все они становятся чужими друг другу, хотя Сутадра, похоже, был чужаком всегда. Голые скалистые гряды уходили вдаль, обещая мытарства и борьбу с высокогорным ветром.
– Почему… – начал Чародей, запнувшись. – Почему ты не бросила меня в колодце?
«Потому что я лю…»
– Потому что нуждаюсь в тебе, – проговорила девушка на одном дыхании. – Мне нужны твои знания.
Он долго смотрел на нее, позволяя ветру трепать волосы и бороду.
– Значит, в старом бурдюке осталось еще несколько глотков, – сказал он как-то непонятно.
Он отвел глаза, устремляясь вслед за остальными. Опять загадки! Мимара молчала весь остаток дня, кипя от злости, отказываясь даже смотреть на старого дурака. Ясное дело, он смеется над ней, – и это после того, как узнал, что именно она спасла ему жизнь! Кочерга неблагодарная!
Кто-то голодает. Кто-то пирует. Так и должно быть – отсутствие равновесия. Грехом можно считать, когда толстяки выжимают соки из голодающих.
Она стала своей.
Другие давали ей это понять уже много раз своим поведением. Когда Мимара подходила, то они продолжали болтать точно так же, как и без нее. Они по-братски подтрунивали над ней, вместо того чтобы бросать вызов как женщине. И гораздо реже обводили взглядом ее формы, предпочитая смотреть в глаза.
Шкуродеров стало меньше и в то же время больше. Меньше после Кил-Ауджаса, больше благодаря Мимаре. Даже Капитан, похоже, принял ее. Он смотрел сквозь девушку, как и на прочих членов своего отряда.
Лагерь разбили на каменистом гребне, откуда осыпи гигантскими уступами вели в Космь. Мимара смотрела на леса, простиравшиеся вдали, на игру света на зеленом холмистом пологе. На птиц, похожих на блуждающие точки. Ей представилось, как экспедиция поползет по этому бескрайнему пейзажу, словно вши по шкуре всего мира. Она слышала, как другие бормотали о Косми, об опасностях, но после Кил-Ауджаса ничто не казалось таким уж опасным, ничто под небесами.
Поужинали тем, что осталось с предыдущей охоты Ксонгиса, но Мимаре вдруг гораздо больше захотелось лизнуть кирри, что раздавал Клирик. Потом она сосредоточилась на своих мыслях, стараясь избегать слишком частых взглядов Акхеймиона, порой вопрошающих, а порой… изучающих. Он не понимает природы своего преступления – как все мужчины.
Сомандутта попытался еще раз подобраться к девушке, но ей стоило только взглянуть на юного дворянина, чтобы он ретировался. Он спас ее в Кил- Ауджасе, буквально нес на руках какое-то время, только затем чтобы бросить, когда она нуждалась в поддержке больше всего – вот что не прощается.
А раньше-то она считала этого глупца очаровательным.
Вместо этого Мимара смотрела на Сарла: тот держался поодаль от остальных, больше похожий на тень, чем на человека, поскольку не мылся с тех самых пор, как выкарабкался из зиггуратского чрева. Кровь шранков впиталась в самую кожу его. Кольчуга осталась цела, но туника висела лохмотьями, как у последнего замызганного нищего. Он съежился возле большого камня в ржавых пятнах – то ли хотел спрятаться, то ли что-то замышлял. Скала размером с телегу стала его тайным поверенным. Сарл теперь выбирал себе в приятели то, что попадалось по дороге, к чему можно было прильнуть. Сидел с ней в обнимку, как с ближайшим другом.
– О, да… – все бормотал он, поблескивая черными глазками. – О… да-а-а…
Сумрак так углубил морщины на его лице, что оно казалось свитым из веревок.
– Проклятая Космь… Космь. Эй, ребята? Эй?
Вязкий смех, переходящий в отрывистый кашель. Миамара поняла, что он совсем утратил способность связно мыслить. Поверженный, он в состоянии только отбиваться, лягаясь и царапаясь.
– Снова тьма… Тьма под деревьями…
Она не помнит, что случилось на дне Великой Винтовой Лестницы, и до сих пор ничего не знает, в то же время ощущая всем своим существом.
Разверзлось то, что не должно было. Вот она и закрыла…
