В чем же дело?
– У тебя такой вид, – буркнул голос за спиной.
Она обернулась и увидела обнаженные зубы и десны, глаза, сощурившиеся до узких щелочек. Сарл, несмотря на яркое солнце, казался темным, давно не мытым гномом.
– Такой вид… Айе!
В горле у него заклокотала мокрота. Опасно заговаривать с сумасшедшими, поняла она, потому что они решают, что можно говорить с тобой.
– Не спорь со мной, дочка, это правда. У тебя вид истоптанной дорожки. Или я ошибаюсь? А? Скажи-ка мне, девочка. Сколько мужчин прошлось у тебя между ног?
Ей следовало бы возненавидеть его за эти слова, но внутреннего завода не было. Когда для проявления чувств стало нужно прилагать усилия?
– Много дураков. Но мужчин… очень мало.
– Значит, признаешь?
Она улыбнулась с неким рефлексивным кокетством, решив, что сможет использовать его плотский интерес, чтобы побольше разузнать о лорде Косотере.
– Что признаю?
Ухмылка сошла с его лица, но Мимара успела заметить sliver налитых кровью глаз. Он близко наклонился к ней с каким-то интересом, слишком близко. Она чуть не заткнула рот от исходящей от него вони.
– Она сожгла город ради тебя, да?
– Кто? – ошеломленно спросила она.
– Твоя мать. Святейшая императрица.
– Нет, – рассмеялась она с фальшивым изумлением. – Но я оценила комплимент!
Сарл, в свою очередь, тоже рассмеялся и закивал головой, глаза его опять сощурились, почти пропали на лице. Он смеялся и кивал, сильно отстав от нее…
Что происходит?
Она уже не она…
В ней уже две женщины, каждая живущая своей жизнью. Одна Мимара, которая думала и взирала на все, руководствуясь старыми мотивами и связями, постепенно распадалась. А другая собрала все старые интересы в круг возле отвратительной ямы.
В ней уже две женщины, но ей стоит только дотронуться до растущего живота, чтобы их стало три.
Над ней уже смеялись – столько она съедала. К вечеру она была уже голодна, как волк. Она попрекала старого колдуна за нерасторопность, когда ему следовало бы подготовить целое поле с дичью с помощью заклинаний, которые он использовал при приготовлении пищи. И бранила Ксонгиса, когда тому не удавалось много добыть.
Какие бы разговоры они ни вели, все они иссякали, когда солнце начинало клониться за горизонт. Они молча сидели в пыли с лоснящимися от жира бородами, а над потрохами их жертв гудели мухи. Стервятники кружили над ними. А они сидели и ждали наступления темноты… и мелодического тона первых слов Клирика.
– Я помню…
Все собирались перед ним. Кто-то, не вставая, просто подползал ближе, а другие подходили, волоча ноги, взметая призрачные столбы пыли, которые ветер тут же рассеивал, обращая в забвение.
– Я помню, как сошедший вниз с высоких гор вел речи с царями людей…
Он сидел, скрестив ноги, опираясь локтями на колени и повесив голову.
– Помню, как соблазнял жен… и исцелял инфантов…
Звезды коптили небесный свод, окрашивая согбенную фигуру Нелюдя мазками серебра и белил.
– Помню, как смеялся над предрассудками ваших жрецов.
Он раскачивал головой из стороны в сторону, словно убаюкивал тень, у которой были руки, гладящие его по щекам.
– Я помню, как пугали глупцов мои вопросы, а мудрых изумляли мои ответы. Помню, как трещали щиты ваших воинов и раскалывалось на куски бронзовое оружие…
И всем казалось, что они слышат далекие горны, грохот приближающегося войска.
– Я помню ваши приношения… Золото… драгоценности… младенцев, которые вы складывали к моим ногам в сандалиях.
Все успокаивались, заслушиваясь.
– Я помню любовь, которую вы питали ко мне… И ненависть, и злобу.
Он поднимал голову, моргая, словно оторвавшись от сна, нечеловечески безжалостного по своему блаженству. Серебристые струйки чертили полосы по
