– Сестра в здравом уме, – откликнулся Моэнгус с речного берега.
Серва улыбнулась и нахмурилась одновременно.
– По его мнению, моя семья вся безумна.
– Твоя семья? – недоуменно спросил Сорвил.
Она кивнула, словно признавая неизбежность посвящения его в семейную историю при столь близком общении на общем пути.
– Он – мой брат. Но не единоутробный. Сын первой жены отца, моей тезки – Серви. Той, чье тело они нашли рядом с моим отцом на Кругораспятии во время Первой Священной Войны. Той, о которой никто не желает говорить.
– Значит, он твой брат по отцу?
– Нет. Слышал ли ты когда-либо о Кнаюре из Скайоты?
Даже на расстоянии видно было, как Моэнгус напрягся.
– Нет.
Она бросила на брата взгляд, в котором сквозило нескрываемое удовольствие.
– Скильвендийский варвар, прославившийся боевыми подвигами в Первую Священную Войну, а теперь причисленный к святым за его службу отцу. Говорят, – явно, чтобы поддразнить брата, добавила она, – некоторые не очень далекие бойцы Великого Похода даже наносят надрезы на руки, чтобы те были в скильвендийских шрамах.
– Чушь! – воскликнул брат.
– А почему он считает, что ваша кровь безумна? – решил Сорвил обойти скользкую тему отцовства Моэнгуса.
Серва снова бросила искрящийся весельем взгляд на темноволосого брата.
– Потому что они слишком много раздумывают, – заявил тот, оглянувшись на них через плечо.
Сорвил нахмурился. Ему это всегда казалось, скорее, чертой мудрости.
– И это – безумие?
– Сам подумай, – пожал плечами Моэнгус.
– Отец говорит, – пояснила Серва, – что в нас по две души: одна живет, а другая наблюдает, как мы живем. От этого мы, насуримборы, склонны постоянно быть в разладе сами с собой.
Она объясняла понятным языком, но Сорвил подозревал, что все было не так просто, что в ситуации крылись философские тонкости.
– Значит, отец считает вас безумными?
Брат с сестрой расхохотались, хотя Сорвил не понял, что такого смешного он сказал.
– Отец – дунианин, – сказала Серва. – Человечнее людей. Его семя так сильно, что порой вместилища его дают трещину.
– Расскажи ему о твоем брате Инри…
Она нахмурила загорелый лоб.
– Не стоит.
– А кто такие дуниане? – задал Сорвил вопрос скучающим тоном, как спрашивают, просто чтобы занять время, но внутренне напрягшись от важности ожидаемого ответа.
Она снова глянула на брата, но тот только пожал плечами:
– Никто толком не знает.
Серва склонила голову набок, волосы упали вниз шелковистой волной. Этот девичий жест снова напомнил королю Сакарпа, что, несмотря на всю ее мудрость и самообладание, Серва ненамного старше его.
– Мама как-то рассказывала, что они жили где-то в северных пустошах и тысячи лет специально выводили особую породу, точь-в-точь как кианийцы лошадей или айнонийцы – собак. Отбирали и особым способом воспитывали.
Сорвил старался вспомнить, что же Цоронга рассказывал об отступнике, колдуне по имени Акхеймион, восставшем против аспект-императора.
– Отбирали и воспитывали для чего?
В ее взгляде промелькнула досада на прискорбную медлительность его соображения.
– Чтобы постичь Абсолют.
– Абсолют? – медленно повторил Сорвил это слово, никогда прежде не слышанное, чтобы его прочувствовать.
– Опа! – окликнул Моэнгус, выдернув карасика на берег. Рыбка запрыгала на камнях, поблескивая серебряно-золотистой чешуей, роняя капли воды, расплывшиеся темными пятнами на гальке.
– Бога богов, – сказала Серва, широко улыбнувшись брату.
Людям Кругораспятия с рождения внушалось, что нет занятия более достойного, чем воевать. Большинство билось на множестве полей сражений, где научились ценить выучку и боевое умение, не полагаясь на численное превосходство. Им приходилось видеть, как полки опытных рыцарей
