– Уступи свою скотину! – рявкнул Харнилас юнцу. – Я не буду просить дважды!
Барибул подъехал ближе к командиру.
– Тогда повоюем! – заорал он. – О моем отце услышат в Высоком Ши…
Харнилас поднял копье и метнул его в горло гиргаша.
Кидрухильский ветеран пустил своего пони вокруг умирающего юноши.
– Мне плевать на ваших отцов! – крикнул он остальным с резкой решимостью в глазах. – Плевать на ваши законы и обычаи! И не считая моей миссии, плевать на вас! Только одному из нас нужно добраться до Священного генерала! Одному! И Великий Поход будет спасен- так же как и ваши отцы и их дурацкие обычаи!
Адепт, пыхтя, вскарабкался на пони Барибула с потемневшим от гнева лицом, который слабые люди напускают на себя, чтобы скрыть стыд. Остальные уже повернулись к нему спиной, продолжив путь на север. Барибул был мертв, а они слишком устали, чтобы волноваться из-за этого. Все равно он был несносным выскочкой.
Сорвил задержался, разглядывая мертвое тело в пыли. Впервые он понял всю жестокость их усилий – насколько мог представить. Наследникам грозила неминуемая гибель, и если не оставлять в стороне свое малодушие и гордыню, он умрет не только без братьев, но и без друзей.
Отряд ехал по равнине, рассыпавшись в беспорядке, за каждым пони тянулся столб пыли. Цоронга ехал один, огорченный постоянными потерями верховых. Повесив голову, он то и дело опускал веки, словно вот-вот заснет. Рот у него приоткрылся. За усталостью наступила хандра, ступор перед бесконечной дорогой.
– Я следующий, – произнес наследный принц с внезапным отвращением, когда с ним поравнялся Сорвил. – Толстяк уже положил глаз на моего Мебби. Да, Мебби?
Он запустил пальцы в гриву своего пони, украшенную плюмажем.
– Подумать только. Сатакхан Высокосвященного Зеума, ковыляющий в пыли…
– Уверен, мы выка…
– Да все отлично, – перебил Цоронга, подняв руку. – Теперь, когда подданные начнут жаловаться на свои невзгоды, я могу сказать: «А вот я помню время, когда вынужден был ковылять в одиночку по долам, кишащим шранками…».
Он засмеялся, словно увидел их побледневшие лица.
– Кто стал бы плакаться такому сатакхану? Кто посмел бы?
При этих словах он обернулся к Сорвилу, но говорил, ни к кому не обращаясь, словно полагал, что слушатель его не понимает.
– Я не Наместник! – выпалил Сорвил.
Цоронга заморгал, будто проснувшись.
– Ты теперь говоришь на шейитском?
– Я не Уверовавший король, – с нажимом повторил Сорвил. – Знаю, ты думал иначе.
Наследный принц фыркнул и отвернулся.
– Думал? Нет, предводитель. Я знал.
– Как? Откуда знал?
Изнеможение снимает все покровы и маски с людей, не столько оттого, что вежливость требует усилий, а оттого, что усталость – враг пустых разговоров. Зачастую невыспавшиеся и изнуренные глухи к обидам, которые остро задевают просто бодрствующих.
Цоронга ухмыльнулся с таким выражением, которое можно было принять только за ехидство.
– Аспект-император. Он видит людей насквозь, предводитель. Думаю, и тебя он рассмотрел вполне ясно.
– Нет, я… я не знаю, что случилось в… в…
Он притворился, что язык не слушается его, а познания в шейитском настолько скудны, что только позорят его, но слова были готовы, закреплены в тех бесконечных бдениях, что он провел с Эскелесом.
– Я не знаю, что случилось в совете!
Цоронга отвел глаза, посмеиваясь над ним, словно над младшей сестренкой.
– Я думал, все и так ясно, – проговорил он. – Изобличили двух шпионов. Двух лжецов…
Сорвил вспыхнул. Разочарование накрыло его с головой, захотелось просто закрыть глаза и упасть с седла. В голове все смешалось, завертелось в бессмысленном вихре. Земля показалась мягкой подушкой. Лучше просто заснуть на ней! А его пони, Упрямец, пусть достается Эскелесу. Он сильный. Мебби останется у Цоронги, и ему не придется хвастать своими лишениями перед ноющими подданными…
Молодой король быстро отогнал от себя эти нелепые мысли.
– Цоронга. Посмотри на меня… Прошу. Я враг твоего врага! Он убил моего отца!
Наследный принц провел по лицу, словно стараясь стереть усталость.
