Завет Кольца

Ветер дул с моря.

На берег высадились воины, одетые в шкуры; их шлемы, щиты и мечи поблескивали на солнце. Теперь нас тоже заметили.

В узких деревенских улочках завязался бой. То тут, то там свистящая стрела с глухим звуком вонзалась в дерево или в тело.

Кругом были слышны крики. Оказавшись лицом к лицу с врагами, мы могли видеть их побелевшие от ярости глаза; это были дерзкие и отважные воины. Они размахивали топорами и мечами.

Всадники как по команде опустили копья; все смешалось в кучу, и наступил хаос.

— Пендрагон! Пендрагон!

Я увидел перед собой лицо светловолосого бородача в шлеме, застегнутом на пряжку, с широко раскрытыми глазами. Мой меч опустился, и лицо исчезло, но его место тут же заняли другие; я рубил вокруг себя, прокладывая дорогу.

Авангард врага был смят. В какой-то момент я увидел в сутолоке Артура с высоко поднятым мечом. Я заметил, как под ударом копья пошатнулся и упал его конь. Артура выбросило из седла под ноги северян, хлынувших с громкими криками из соседних улочек.

— Пендрагон!

Я пришпорил коня так, что он взвился на дыбы, и помчался вперед, к Артуру.

— Сюда!

Наклонившись, я схватил его свободной рукой и затащил в седло. Он все еще держал меч.

Потом я оказался один на один с напирающим врагом. Краем глаза я видел, как Карадок и другие из нашего отряда спешат на помощь, но знал, что они не успеют. Но страха не было. В моих ушах стоял шум моря, и я ощутил мощь водяного вала, растущего до небес, чтобы затем опуститься и смести все, что встанет у него на пути.

Из зеленых глубин моря раздалась музыка; это было пение, и оно наполнило звучанием все мое существо. Пение исходило от процессии одетых в белое фигур; они несли что-то похожее на драгоценный сосуд. Но это был не бокал. Нет, это была звезда, наполненная светом — бессмертным светом страны, которая старше, чем солнце и луна. Это было чудо творения, перед которым любому человеку оставалось пасть ниц и восхвалять того, кто по ту сторону мироздания и одновременно в нем.

Я не знал, было ли это видение во сне или наяву, но понимал, что оно предназначено избранным — одним как проклятье, другим как благословение. В тот час во мне произошло что-то, чего я не в силах описать словами: изменилась моя жизнь, мои мысли и поступки — с этого момента и до конца, который определен любому смертному.

Враг отступил. Заставило ли его содрогнуться видение, отраженное в моих глазах? Священный страх обуял вражеских воинов: они обратились в бегство. Потом всадники Альбиона промчались мимо меня. Я почувствовал удар по голове и потерял сознание…

В окружившей меня темноте мне явился бог моря — в виде волны с пеной на гребне, закрывавшей все небо. Из глубины я услышал пение, Священную Музыку, в которой есть все: от начала мира и до его конца, и после.

И я вспомнил.

Я самонадеянно пытался овладеть музыкой творения, добавить собственную песнь к великой теме, даже переложить эту тему на свой лад и тем самым польстить самому себе. Но теперь мне стало ясно, что не бывает музыки вне Его; Он предопределил все в Своей Песне и в Свою честь.

«Это последняя и самая важная, — раздался голос, обращенный ко мне из глубины моря, — о которой ничего не знали эльфы и о которой даже могущественные силы мира сего только догадываются; она будет исполнена тогда, когда Он сойдет с небес в человеческом образе и войдет в Свое Творение».

— А когда это случится?

— Это только что произошло.

И опять поднялась волна и накрыла меня, но на этот раз она была желанной.

Очнувшись, я услышал пение.

Удивительно легко было у меня на сердце. Пели птицы; их беззаботное щебетание напоминало ясное утро. Я лежал на соломенном тюфяке в галерее со сводчатым потолком, которая заканчивалась внутренним двориком.

Воздух был напоен запахом цветов и трав.

Внутри меня был покой. Казалось, время, так безжалостно обращавшееся со мной и бросавшее меня из стороны в сторону, наконец-то пришло в равновесие.

Среди тишины зазвучал ясный голос:

Боже, Ты создал Небеса и Землю,
и чудеса в глубинах морей.