Когда Дач'осмин Чередин подняла голову, в ее глазах плясали яркие искорки, которых он не замечал раньше, а когда она заговорила, ее слова звучали быстрее и более взволнованно:
— Раз уж мы все равно опозорились, позвольте спросить еще одну вещь. Ваше Высочество, если вы знаете, что она вас использует, почему вы допускаете это?
В ее голосе не слышалось осуждения, только любопытство. У Майи не нашлось ответа, по крайней мере, он затруднялся его сформулировать и потому сказал, запинаясь:
— Она очень красивая.
— И ей хватает ума не пугать вас, — заметила Дач'осмин Чередин, и Майя сделал шаг назад, протестуя против ее слов, но не в состоянии отрицать очевидную истину.
— Мы видим, что нам следует брать с нее пример, — сказала Дач'осмин Чередин довольно кисло, и Майя почувствовал, как его плечи напрягаются, а уши слегка обвисают.
У Сетериса этот тон обычно предвещал удар или оскорбление. Но Дач'осмин Чередин присела в реверансе, не таком изящном, как у некоторых придворных дам, но точном и четком, как приветствие мастера мечей, и сказала:
— Ваше Высочество, мы не хотим, чтобы вы боялись нас.
И, возможно, чтобы доказать правдивость своих слов, она повернулась и пошла обратно к друзьям.
Майя не надолго задержался на этой вечеринке.
Глава 19
Горе Тары Селехара
Утро началось с неприятного письма Сору Жасани, доставленного во время завтрака.
Сору, как уже выяснил Майя, проповедовала культ написания писем, обставляя их передачу с возможно большими церемониями то ли для того, чтобы отнять как можно больше времени у Императора, то ли по какой-то иной причине. Майя не позволил себе ни одного вздоха; он распечатал письмо, пробежал его глазами по диагонали, затем, нахмурившись перечитал еще раз уже медленнее.
— Ваше Высочество? — Сказал Цевет, безошибочно уловив признаки беспокойства.
— Вдовствующая Императрица, — ответил Майя, — желает узнать, по какому праву мы прикомандировали ее родственника к себе на службу в качестве нашего священника, почему не включили его в штат наших собственных слуг, и почему мы были настолько нелюбезны — это слово подчеркнуто жирной чертой, и мы подозреваем, что лично вдовствующей Императрицей — что не сообщили ей о наших намерениях. — Он поднял голову, не в силах смягчить мрачный взгляд, которого Цевет, безусловно, не заслуживал. — Нам следует поговорить с Мером Селихаром прежде, чем писать ответ. Мы сможем дать ему аудиенцию сегодня?
Цевет зашуршал своими бумагами.
— Да, Ваше Высочество, хотя для этого придется сократить время обеда.
— Да будет так, — согласился Майя и бросил косой взгляд на Калу и Бешелара, ожидая с их стороны немедленного возражения.
Они промолчали, хотя оба выглядели так, словно им было что сказать по поводу отмененного обеда.
День был посвящен Коражасу; все утро Майя провел в аудиенциях и рассмотрении ходатайств, пытаясь вести себя как настоящий Император, хотя в душе все еще чувствовал себя самозванцем. Он был рад наконец сбежать из Мишентелеана, хотя уединение Алсетмерета сегодня не могло предоставить ему убежища от беспокойства и тревог. Государственные дела преследовали Майю и в личных покоях, потому что прямо на пороге столовой ему было объявлено, что Тара Селехар ожидает в приемной и будет счастлив предстать перед Его Высочеством.
Слово «счастлив» было настолько далеко от настоящего состояния Мера Селехара, что Майя с трудом удержался, чтобы не рассмеяться прямо в недоуменное лицо мальчика-курьера.
— Мы примем его в Черепаховой гостиной, — сказал он, поблагодарив слугу за обед, которого едва коснулся.
При появлении Майи Селехар распростерся ниц на полу комнаты.
— Встаньте, пожалуйста, Мер Селехар, — сказал Майя. Сначала его удивило поведение священника, но затем он с неприятной отчетливостью вспомнил обстоятельства встречи со Свидетелем мертвых в начале недели. — Мы пригласили вас не для того, чтобы запугивать.
— Ваше Высочество, — ответил Селехар, поднимаясь на ноги, но все еще держа опущенными глаза, чтобы не смотреть Майе в лицо.
Это тоже было неприятно.
— Мы хотели поговорить с вами по поводу довольно неприятного письма от вашей родственницы, вдовствующей Императрицы…
