— И вы желаете знать, почему мы солгали ей.
Майя почувствовал, как Кала с Бешеларом напряглись у него за спиной. Никто не смел перебивать Императора, тем более таким нетерпеливым тоном. Майя, хотя и не обидевшись, тоже посмотрел на Селехара внимательно и настороженно. Но он не позволил недоверию прозвучать в своем голосе, когда произнес:
— Мы не обвиняли вас во лжи.
— Вы были бы правы, если бы сделали это, Ваше Высочество. Ибо мы солгали Сору Жасани.
Селехар все еще прятал глаза, но его голос срывался, а уши уныло обвисли.
В голове у Майи крутилось множество вопросов, но только один из них не прозвучал бы жестко и черство, и поэтому он тихо спросил:
— Почему?
— Мы надеялись, если сообщим Сору Жасани, что стали вашим капелланом, она воздержится и не раскроет вам истину, которая всегда занесена над моей головой, как отравленный клинок.
— Какую истину?
— Истину… — казалось, Мер Селехар собирает для ответа последние силы. — Настоящую причину нашего отказа от епархии.
Майя внимательно посмотрел на него и сказал:
— Бешелар, пожалуйста, спросите Мера Асаву, простит ли нам Коражас небольшую задержку?
Он встретил взгляд Бешелара, убедился, что его поняли правильно, и снова повернулся к Таре Селехару.
— Ваше Высочество, — Бешелар поклонился и вышел.
Священник стоял перед Майей, закусив губу и опустив глаза.
— Мы понимаем, что вам трудно сообщить об этой причине Императору, но… — Майя сделал глубокий вдох и с почти болезненным усилием отринул официальный тон. — Может быть,
Молчание в Черепаховой гостиной длилось в течение пяти громовых ударов сердца. Наконец голова Селехара поднялась, и он произнес:
— Ваше Высочество, мы не заслуживаем такой чести.
— Я говорю не о чести, — сказал Майя с чувством, похожим на раздражение. — Я говорю о сострадании. Ты выказал великое сострадание к живым и мертвым, вот почему я хочу проявить сострадание к тебе в меру моих, возможно, слабых сил. Если ты захочешь открыться мне, я не расскажу о твоей тайне никому больше и никогда не использую ее против тебя.
Селехар перевел взгляд на Калу, который согласно кивнул:
— Я тоже никому не скажу. Клянусь.
— Моя история не так значительна, как ваш дар, — сказал Селехар, глядя на Майю и Калу. — Все просто: я изобличил человека, которого любил, в убийстве женщины, которую я ненавидел.
Снова воцарилась тишина. Майя не знал, что сказать, Кала тоже молчал. Может быть, не в силах вынести их молчание, Селехар продолжал:
— Его звали Евру Далар. Та женщина была его женой, Осеан Далан. Она была… Я ненавидел ее так же сильно, как любил Евру. Она что-то заподозрила, и стала следить за нами… — Его голос перешел в шепот.
На этот раз Майя даже не пытался подыскать слова, он знал, что Селехару нужно выговориться.
— Мы были любовниками, я и Евру, — сказал Селехар. — Архипрелат даровал мне прощение, и я не был лишен сана. Но я не… Как я могу называть себя священником, когда не смог помочь ему?
— Ули не осуждает такую любовь, — сказал Кала.
— Да, я знаю. — Селехар на секунду остановился. — Но я не смог помочь ему. И городской жрец, зная, что мы были любовниками, и считая это мерзостью, не захотел ему помочь. И тогда в страхе и ненависти, дойдя до предела отчаяния, он убил свою жену и спрятал ее тело, надеясь, что ее не найдут и новых обвинений не последует. Но семья Осеан Далан имела много сторонников в том городе, и они не успокоились, пока с помощью кошек и мангустов не нашли ее по запаху. Затем ее тело принесли в Улимер. Мне. Я был Свидетелем мервых. Я не мог лгать. А ответ был так ясен. Она видела лицо своего убийцы и хорошо его знала. Они спросили, я ответил, и Евру был обезглавлен. Он даже не проклял меня перед смертью. Он не надеялся, что я стану дорожить им больше, чем моим призванием.
Селехар отвернулся, прижав ладони к лицу. Казалось, он пытается вдавить глаза в череп. Затем он глухо пробормотал, обращаясь к обоим слушателям:
— Вы можете себе представить, какой грязью станет эта история в пересказе…
Он не сказал «Сору».
— Она побоится затевать скандал, ведь он затронет и ее, — мягко заметил Кала.
— Да, — сказал Майя. — Мы понимаем, почему вы не хотели, чтобы эта истина дошла до нас.
Сухой, горький смешок был ему ответом.
