— А вы не ошиблись, Феликс Анемподистович? — поинтересовался старпом.
— Исключено! Совершенно исключено, Георгий Георгиевич! — воскликнул Либун и добавил: — Я ведь всегда купаюсь здесь и знаю это место как свои пять пальцев.
— В таком случае куда же подевалась эта возвышенность, голуба душа? — спросил старший врач корабля.
— Понятия не имею, Дмитрий Анатольевич, — ответил растерянно Либун и развел руками.
Ольховатский начал было что-то говорить о чрезмерно буйных фантазиях, которые могут заслонить действительность, но умолк под жалобным взглядом кока.
Голенастые цапли-манипуляторы, повинуясь нетерпеливым командам поисковиков, сновавших на берегу, исследовали обширный участок дна. Взбаламученный манипуляторами песок быстро, повинуясь повышенной силе тяжести, оседал на дно.
Ничего!
На кока смотреть было неловко.
— Не мог, никак не мог я ошибиться! — повторял он все время, словно в бреду.
— А если и ошиблись, то слава богу, Феликс Анемподистович! — заключил капитан, когда последний манипулятор, отряхивая капли воды, вылез из озера.
К песчаной кромке спустилась Луговская.
Молодая женщина, бледная от волнения, подошла к капитану. Тот смотрел на нее выжидающе.
— Докладываю результаты экспресс-анализа, — сказала она. — Никаких следов микроорганизмов на обоих срезах не обнаружено.
— А на срезанных ветвях?
— То же самое.
— Возьмите срезы со стволов и ветвей с собой, — распорядился капитан. Исследования продолжат как астробиологи, так и астрофизики, — обернулся он в сторону Ранчеса.
Игуальдо кивнул.
— Что скажете, Георгий Георгиевич? — спросил капитан у старпома.
— Думаю, все это серьезно, — ответил Суровцев. — Пока мы действуем с завязанными глазами.
Штурман добавил:
— И со связанными руками!
Капитан обвел всех взглядом.
— Команда — по местам! — сказал он. — А за оранжерейным нужно установить постоянное наблюдение. — Это уже относилось главным образом к Тобору, под командой которого находилась самая большая на корабле группа подсобных манипуляторов.
Подавленные, покидали члены экипажа оранжерейный отсек. Каждый без слов понимал, что — впервые с памятного старта — Неведомое властно вторгалось в жизнь «Каравеллы».
— Знаешь, Володя, — сказал старпом, беря Ольховатского под руку, когда они подходили к черному ручью ленты, — у меня такое ощущение, что с каждой ничтожной секундой мы погружаемся в какую-то пучину…
— В пасть зверя, — мрачно добавил кок.
— В ловушку, — вздохнула Луговская.
— С каждой ничтожной секундой… — повторил Владимир слова приятеля. — А знаешь, Жора, секунда вовсе не такой уж ничтожный срок. За одну секунду мы удаляемся от Земли на…
— Довольно, довольно цифр! — оборвала его Луговская.
— Интересно, который теперь год на Земле? — вздохнул кто-то за его спиной, прерывая тяжелое молчание.
У Ольховатского до дежурства в энергетическом отсеке остался еще часок свободного времени, и он решил провести его как всегда.
— Сыграем партию. Валя? — обратился он к штурману.
— Только не сегодня, Володя, — ответил Орленко и почему-то отвел глаза.
— Ты занят?
— Да, дельце одно есть, — торопливо согласился штурман. — И устал я…
Настаивать Владимир не стал: Валентин и впрямь выглядел усталым. Честно говоря, и сам энергетик почувствовал вдруг приступ непонятной сонливости, хотя накануне неплохо выспался.
«Пришлось нам всем повозиться с оранжерейным отсеком, — подумал он, идя к себе. — И, увы, пока без толку».
Несколько дней два погубленных дерева из оранжерейного отсека были главной темой всех разговоров на «Каравелле».
Срезы с пней и веток исследовались и так и этак, вслед за манипуляторами водолазы вкупе с Тобором обследовали каждую пядь озерного дна.
