— Да, существовала. Да, были. Да, знали. В этом все дело.
— Это по-твоему?
— Трудно одним словом ответить. Не один я считаю, что миф — это лишь форма передачи знаний потомкам. Удачная к тому же форма, заметь. Но тайна не всем открывается.
— А кому?
— Только человеку серьезному… ну, и тому, кто думает о других.
— Ты такой?
— Хочу быть таким.
— Почему же сейчас нет амброзии?
— Потому что все изменилось вокруг до неузнаваемости. Раньше даже Черного моря не было. Океан и моря были мельче на целых сто метров. Европу наполовину покрывал ледник. Бродили мамонты, рыскали саблезубые тигры.
— Когда же это было?
— Двенадцать тысяч лет назад. Когда Атлантида не скрылась еще в волнах океана. Там был свой Олимп — большой остров посреди океана с высокой горой. Гора эта курилась, зеленоватый дым поднимался столбом до неба — так казалось издалека. Там-то и жили атланты и боги. У горы три пика, поэтому и у Посейдона в руке трезубец. Вокруг океан, океан, понимаешь?.. Вдруг из океана показываются три пика-зубца. Видно их за триста километров Ну а сейчас на этом месте Азорские острова, это и есть остатки затонувшей Атлантиды, и самая высокая гора Азор, кажется, около километра высотой. Совсем не то. Даже греческий Олимп выше, к нему и перешла пальма первенства.
— Амброзия исчезла?
— Да.
— Что это такое?
— Морская трава: росла она на подводных лугах. Иногда ее ленты прибивало к берегу, их подбирали голуби, ведь голуби всегда — и сейчас и раньше — бродят по пляжам.
— Ты уверен?
— В чем? В том, что амброзия не выдумка? Уверен.
Я подошел к столу, извлек из выдвижного ящика записную книжку, одну из самых старых своих книжек, протянул дочери, раскрыв ее страницы так, что бросался в глаза аккуратный заголовок, выведенный каллиграфически: «Письмо Чарлза Дарвина о бессмертии».
Искоса я следил за дочерью, пока она читала выписку, сделанную восемь лет назад. Это был ответ известного естествоиспытателя некоему А. Ганичу, издавшему брошюру «Несколько слов о вечности тела человека». Брошюра была издана в Ницце в 1880 году на французском языке, хотя автор ее — русский и настоящая фамилия его — А. Панчин. Вот что писал Дарвин.
«Милостивый государь! Я полагаю, что никто не может доказать, что смерть для человека неизбежна, однако в пользу этого взгляда говорят с непреодолимой силой данные, касающиеся всех живых существ. Я не думаю, чтобы каким бы то ни было образом можно было считать неизменно истинным, будто высшие организмы всегда живут дольше, чем низшие. Слоны, попугаи, вороны, черепахи и некоторые рыбы живут дольше человека. Так как эволюция находится в зависимости от длинного ряда сменяющих друг друга поколений, что само собой подразумевает необходимость смерти, то мне представляется в высшей степени невероятным, чтобы человек мог избежать необходимости следовать общему закону эволюции, а именно это и произошло бы, если бы он стал бессмертным. Вот все, что я могу сказать. Остаюсь, милостивый государь, преданный Вам Ч. Дарвин».
Проще говоря, Дарвин отрицал возможное бессмертие человека, ставя его в ряд других живых существ.
Я хорошо знал и содержание брошюры, послужившей поводом к переписке. Автор ее пытался доказать, что человек может непрерывно приспосабливать свой организм к условиям жизни и, таким образом, устранить смерть, эту «в высшей степени неприятную развязку».
Кто такой А. Панчин из Киева, так и осталось неизвестным историкам науки. Журнал «Новь» в 1884 году так комментировал ответ Дарвина: «Письмо это доказывает, каким неистощимым запасом терпения должны обладать иногда выдающиеся люди, чтобы переносить эксцентричные выходки своих современников».
Но вопрос не так прост. С тех пор утекло много воды, сменились поколения мечтателей и ученых, объяснял я дочери, а мысль снова и снова возвращалась к бессмертию человека, на новом, конечно, уровне знаний. И вот, почти ровно сто лет спустя после скептического письма ученого сделан решающий выбор и первые шаги к бессмертию. Может быть, следующее поколение овладеет секретом богов-олимпийцев.
— Ты веришь в это? — спросила дочь.
— Нет. Я знаю это, — неожиданно горячо сказал я и тут же устыдился своей горячности: разве мало за последние годы и десятилетия писали и говорили о чудесах в науке и о возможном бессмертии — тоже?
Я без труда уловил перемену в дочери: глаза ее казались теперь темными, в них читалось внимание и неподдельный интерес. Надо же, подумал я, амброзия, оказывается, не только средство от старения, но и от скуки.
