– Я не дам тебе помешать и все испортить! – вопит Далита, как кошка, в которую ткнули раскаленной кочергой. Надо было видеть ее ярость, ее исступление, когда Нел рассказала обо всем, что видела, и поделилась своими страхами.
Поначалу Нел решила, что гнев матери направлен на Вице-короля, но звонкая оплеуха и последовавшая за ней пощечина убедили, что она ошибалась. Пока она пыталась опомниться, мать схватила ее за волосы, волоком протащила по всему дому, на кухню и втолкнула в подпол. Нел не могла понять, что больше разъярило женщину: мысль о том, что Нел хочет сорвать свадьбу, или то, что она помогла Исхе бежать.
– Лгунья! Неблагодарная! Подлая! Мерзавка!
Далита рывком открыла еще одну дверцу, в полу – трюм.
Ужасная истина о том, что это за место, открылась через несколько жутких часов, проведенных Нел в сырой, темной комнате: сюда достает прилив.
Она рассмотрела дыру в основании стены, куда приходит море. Но спастись через нее невозможно: отверстие забрано решеткой. Вода поднимается, поднимается, поднимается.
Крики и плач не помогли – никто их не слышит сквозь толстую каменную кладку стен и потолка. Да и вообще, сестры сейчас поглощены подготовкой к празднованию – накануне вечером они не отдыхали, работали, как обычно, но сегодня надели нарядные платья и изображают примерных дочерей, хотя на улицах будет полно мужчин, которые станут тыкать в них пальцами и смеяться за их спинами.
За прошедшие часы ничего не случилось, но Нел замерзла и уже близка к отчаянию. У нее зуб на зуб не попадает и так трясет, что ей все труднее стоять и стучать кулаками в деревянную дверцу люка на потолке – дерево разбухло, но не прогнило и все еще прочное. Из-за этих бесплодных попыток Нел в кровь разбила себе кулаки и пальцы. И замка здесь нет, который она могла бы уговорить поддаться.
А вода продолжает подниматься неумолимо, неотвратимо, неуклонно.
Волны поднимают Нел, выталкивают вверх, так что она тычется посиневшими губами и носом в каменный потолок. Во рту у нее вкус соли и металла, она чувствует запах гниения и смерти. В считанные минуты море вытеснит и последний крохотный кармашек воздуха, и тогда она утонет. Не важно.
Теперь все уже не важно.
Осознав это, Нел чувствует, как тело вдруг тяжелеет, а на душе становится легко-легко. Она перестает биться, пытаясь удержаться на плаву, предает себя воде и покачивается, безвольно, как водоросль. Прилив подталкивает ее раз, другой, третий, и она понимает, что это конец.
Руки.
Руки, сильные и настойчивые, много рук – и голоса, злые крики, крики облегчения. Много голосов, все кричат разом, и Нел тянут наверх. Дверца люка захлопывается за ней, засов брякает оглушительно, как удар грома.
А сестры, ее сестры, все, кроме одной, собираются вокруг нее, возмущаются, настаивают, охают от страха и облегчения, требуют рассказать, что случилось, где она была, почему пропустила свадьбу?
И Нелл им рассказывает, давясь морской водой, желчью и рвотой. Она дрожит, трясется и отчаянно пытается вернуть душу – которая только что собиралась улетать, – вернуть ее назад в тело.
Ей верят сразу, верят, потому что она никогда не лгала, и потому, что отлично знают свою мать и им известно, как далеко протираются ее амбиции.
Нел надеется, что Аша в безопасности, что еще есть время.
– Вице-король настоял, чтобы после церемонии они отдали дань уважения тем убитым в морге, пока город празднует.
Покойницкая, думает Нел, полная заблудших душ и прожитых жизней, сколько же там неиспользованной силы.
И, пока они сидят вот так, всемером, до них вдруг издалека доносится звучный голос погребального колокола. Не ритмичные удары, а отчаянный трезвон, крик о помощи. Он заставляет их остановиться, заставляет замереть голоса, лица, руки, пытающиеся обсушить Нел. Он приводит в порядок их души и мысли, заставляет вспомнить, что дорога каждая секунда.
И они бросаются бежать, все они, даже Нел бежит, задыхаясь и прихрамывая. Они взбегают по ступенькам, несутся по опустевшим комнатам. Они скатываются по парадной лестнице, как котята, которых выпустили из коробки. Они мчатся по булыжным мостовым, быстрые, проворные, и прозрачные ткани длинных шлейфов развеваются за ними, как знамена. Они несутся по ночным улицам, как стайка переполошенных призраков, мелькают в окнах и проемах открытых дверях, вспыхивают в лучах фонарей, выскакивая из темноты на свет и снова исчезая в тенях.
Почти уже добравшись от места, они чуть не врезаются в черную карету и в четверку с развевающимися в воздухе черными, как смоль плюмажами. На какое-то мгновение перед Нел мелькает Вице-король, скорчившийся внутри – его белый свадебный наряд окровавлен и изорван, и истинный возраст явно проступил на лице. В следующий миг экипаж проносится мимо них, мчит к городским воротам, но увиденное наполняет Нел новыми силами.
Сестры бегут, пока не добираются до толпы, окружившей черно-мраморный и красно-кирпичный морг Брейкуотера, проталкиваются среди людей, которые вот только что еще праздновали и веселились, ни о чем не догадываясь.
Девушки бегут вверх, отталкивая жирного Констебля, его помощников с изумленно отвисшими челюстями, по коридорам, пропитавшимся запахом смерти: разложения и бальзамирования. Наконец, они толпой врываются в комнату, в комнату, где рано или поздно оказываются все, заставленную белоснежными столами с желобами по краям и серебристыми трубками, ведущими к стокам в полу, порыжевшим от телесных жидкостей, долгие годы
