стекавшим по ним. Это комната, чем-то напоминающая их собственную, чердачную. Комната с окнами, расположенными очень высоко, чтобы нескромные взгляды зевак не оскорбляли умерших. Комната с грубо очерченным алым кругом у их ног, звездой, вписанной в него, со склянками, венчающими одиннадцать из двенадцати ее лучей. Склянки заполнены пенящейся красновато-серой дымкой, некоторые из них повалены на бок, как случайные жертвы чужой схватки, но разбитых среди них нет, кроме единственной пустой, что лежит возле Аши, облокотившейся об один из столов.
Ее свадебное платье выглядит кошмарно, диадема сбита набок и лишилась нескольких лучей. Приблизившись, сестры видят, что лицо у нее в пятнах, тени для век потекли, помада размазана, щеки исполосованы краской для бровей, из-за разводов туши кажется, что под глазами синяки. Мочка одного уха надорвана и кровоточит, серьга из него пропала.
Другие сестры останавливаются – пройти эти несколько шагов они не могут. Но Нел идет вперед, ступает босыми, грязными ногами (свои туфли она оставила в глубинах подпола), с насквозь мокрого платья до сих пор капает вода на холодный мраморный пол. Она замечает, что Аша дышит с трудом и с каждым выдохом изо рта у нее появляется алый дымок. Нел поднимает сестру, не обращая внимания на кровь, сочащуюся из разорванной груди. Нагнувшись к ней, Нел успевает услышать последние слова: «Я вижу Исху».
Смерть разглаживает черты Аши, и Нел выпускает ее, позволяет опуститься на пол. Она выпрямляет ей руки и ноги, поправляет одежду, бережно закрывает устремленные вперед глаза, пытается расправить спутанные локоны. В правом кулаке Аша судорожно сжимает один из недостающих лучей диадемы, с бриллиантом на конце. Его длинная острая ось покрыта сворачивающейся кровью. Нел не верит, что это кровь сестры, она заворачивает украшение, оторвав лоскут от свадебного платья, и засовывает поглубже себе в карман.
Тут она замечает вокруг Аши ореол, серебристое свечение, исходящее от мертвого тела, внутренний голос кричит, чтобы она этого не делала, но Нел не слушает и снова касается мертвенно-бледной кожи.
Ничего не происходит. Не грохочет гром, ее не пронзает мучительная боль, не слышно ни воплей, ни криков, ни стона. Ничего. Правда, Нел чувствует легкое покалывание у себя на голове, на коже, на лице. Но это совсем не больно и даже не то чтобы неприятно, – просто по телу очень медленно крадется ощущение перемен.
– Часы души, – говорит Матушка Магнус, и ее голос гулко разносится по темному вестибюлю дома у Плакучих Ворот. Все комнаты в доме погружены в темноту вот уже несколько недель, все дела отложены на неопределенное время, все звуки приглушены. Нел, стоя у окна, выглядывает на улицу сквозь щелку в плотных шторах. Там ничего не изменилось, а впрочем – вон там остановился и ждет кого-то экипаж, не слишком роскошный, не слишком бедный, просто экипаж, не привлекающий внимания. Старуха продолжает свои объяснения, Нел ее не прерывает. Время от времени она задает ей вопросы и задумывается над тем, замечает ли – заметила ли – мудрая женщина перемены.
– Почему девушки? Почему не мальчики?
– Тщеславие? Готовность? Нежная кожа? Кто ищет одиноких девушек с сомнительной репутацией?
– А Аша? Почему Аша? – Голос Нел дрожит, но не прерывается. – Кто был красивее Аши?
Нел замечает, что заламывает руки, она расслабляет их, заставляет себя прекратить.
– Он дряхлел, я видела его. Мне кажется, он был в отчаянии. Он забыл об осторожности, даже не давал себе труда прятать их. – Нел трет лицо, она так и не отвыкла от этой привычки. – Хотела бы я знать, где он сейчас, что делает.
– Я уже говорила, цыпленочек, ты можешь выследить его этой штукой, если на ней его кровь.
Нел кивает, она в этом уверена. Она хочет, чтобы это было так. Она берет вещицы у Магнус.
– Ему тебя не узнать, но прятаться тебе теперь будет труднее.
– Я знаю, – говорит Нел, по телу у нее бегут мурашки от мысли, что кто-то ее увидит.
– А как другие? – спрашивает старуха.
Нел поворачивается. Матушка Магнус показывает на одиннадцать склянок, которые теперь пусты. Нел отвезла их в гавань и там выпустила их содержимое наружу. Души, шелестя что-то, разлетелись в разные стороны, каждая (безошибочно, как надеялась Нел) к своему телу, к месту его упокоения. Она молилась, чтобы Исха нашла, куда они поместили ее тело, выкопанное, как и другие, из заросшего сада Вице-короля.
– Домой, – отвечает она. – они отправились домой.
Сверху до Нел доносятся возбужденные крики матери, и она прощается с мудрой женщиной. Далита, которая куда-то исчезла, когда ей сообщили новость о любимой дочери, была найдена несколько часов спустя в дома Вице-короля. Она выла, во все горло выкрикивала ругательства, барабанила чем попало в двери и окна. Потом она слегла, и с тех пор она была прикована к постели.
Впервые открыв глаза и увидев Нел, она вздрогнула и принялась неразборчиво бормотать. С того момента она принимает пищу только из рук этой своей дочери.
Потому что это Нел, но не только Нел.
Обыкновенная дочь преобразилась. Она не такая невероятная и убийственная красавица, какой была Аша, но что-то от умершей сестры ей передалось. Волосы стали черными, глаза увеличились, но остались серыми. Рот расцвел бутоном и притягивает взоры, а фигура округлилась, бедра и грудь увеличились, совсем чуть-чуть, а талия стала тоньше, без помощи корсета. Она носит теперь платья Аши, потому что свои больше не годятся.
