он, выходя и машинально пробегая пальцами молнию ширинки. – Городские канализационные сети не рассчитаны на такую нагрузку. Сколько вас тут? Сто? Двести? Больше? Кстати, вы платите за коммунальные услуги?
– Прекратите глумиться.
Интересно, почему люди высоких идеалов так любят говорить штампами?
– Передайте своему команданте, он выбрал неправильную стратегию. Эти люди не справятся. Чтобы подняться против тирана и выстоять, надо быть свободным. А они всю жизнь провели в подземелье.
– Война начнется на поверхности, а закончится в бункерах. Они умеют жить под землей. А вы нет. Никто не умеет.
– Знаете, я предпочту погибнуть наверху. У меня клаустрофобия. Спасибо, что приютили. Кровью где расписаться? Что не выдам и все такое…
Она даже не дала себе труда ответить, только подтолкнула в спину, и он покорно пошел к выходу. Снаружи только-только светало.
Хорошо, когда есть место, куда можно вернуться. Сейчас он поздоровается с Вероничкой, зайдет в свою комнату, поменяет рубашку и носки, побреется, почистит зубы, примет душ. Надо же, этой ночью мне ничего не снилось. То есть, совсем ничего.
С каждым очередным лестничным пролетом гарью пахло все сильнее. Он ускорил шаги.
Вероничка сидела на диванчике, скрестив босые ноги, и перекрашивала ногти в интенсивно-красный. Лоб у Веронички был в саже.
– Что стряслось?
Рукой, сжимающей пузырек лака, она показала на наушник. Отставила лак, опустила наушники на шею и вновь взялась за кисточку. Он услышал наконец музыку. Коэн. Она слушает Коэна?
Остро пахло ацетоном. Ко всему прочему.
– Я спрашиваю, что случилось? Пожар?
– Типа того. Задолбало уже. Вам повезло, что здесь не ночевали.
– Да? – Он ощутил неприятный холодок под ложечкой.
– Как раз ваша комната и выгорела. Кровать, и все такое… вещи… ой, вещи!
Кредитная карта, документы, телефон. Нетбук. Все при нем, и то хорошо.
– Мы уж и блюдечко с молоком ей ставили… И водой святой брызгали. А ей хоть бы хны.
– Кому?
– Да саламандре. – Вероничка склонилась над голой ступней с кисточкой и пузырьком наперевес, он видел только ее затылок с тонкими вьющимися волосами и трогательную ямку между атлантом и эпистрофеем. Ему вдруг остро захотелось стукнуть по этой ямке пожарным топориком.
– Кому, простите?
– Саламандра, – повторила Вероничка, подняв к нему лицо. – Мы надеялись, она уйдет. А она не уходит и гадости все время делает. Четвертый раз уже горим. Она раньше в камине жила, а камин пожарка запретила, вот она и пакостит. Не хочешь уходить, так прекрати хулиганить, а не нравится, так вали отсюда, я правильно говорю?
Неисправная проводка, конечно. Все тут у них прогнило. Замазывают каждый раз этим своим косметическим ремонтом. Вот сволочи.
– Я могу в комнату пройти? – спросил он покорно.
Вероничка засуетилась и уронила пузырек с лаком. Пузырек покатился, оставив дорожку из огненно-красных капель.
– А давайте мы вас к байкерам переселим.
– Этого еще не хватало!
– Да они съехали. Вчера съехали.
Вольные райдеры, значит, съехали. Ну-ну.
Пожар был и впрямь чудны?м. На его постели словно разорвалась шаровая молния, и немаленькая, от матраса остались оплавившиеся черные клочья. Апокалипсис на одном отдельно взятом квадратном метре.
Поверх суровых мужчин и женщин, поверх комбайнов и снопов тяжелых колосьев протянулись длинные языки сажи. Ей опять придется все рисовать заново. Ну ничего, дополнительный приработок.
Паркет тоже обуглился, но неровно, прерывистой чернопятнистой дорожкой, словно бы кто-то быстрый и юркий пробежал раскаленными лапками. А вот дорожная сумка погибла окончательно, словно бы и впрямь саламандра, повозившись на матрасе, игриво скакнула прямо в распахнутое нутро.
Опять запахло ацетоном; Вероничка стояла в дверях, пламенея ноготками на босых ступнях…
– Да, – сказал он, – не слабо.
– Если бы вы были примерным мальчиком, – она хихикнула, – и заснули в своей кроватке… И чего она уняться не может? Мы уж и блюдечко с молоком, – повторила она, сокрушенно покачав головой.
– Вы не то ей ставили. Надо блюдечко с керосином. Или углями, я не знаю.
– Углями, – медитативно повторила Вероничка, – да, наверное. Это… ну да, угли. Черненькие такие. Может, ей понравится. Вы же не собираетесь
