съезжать, нет? – Она с надеждой поглядела на него.
– Нет, – сказал он, – не собираюсь. Ладно, давайте к байкерам. Впрочем… ну, просто запишите за мной, и все.
– Но ваши вещи!
– Выбросьте на хрен, – сказал он и вышел.
– А сегодня у вас отдохнувший вид. Нет, правда.
В сердечке друг на друга темпераментно таращились брюнет и брюнетка. Она глотает по книге в день. Сколько их у нее, интересно? Или берет в местной библиотеке?
– Только в саже выпачкались где-то. Вот здесь. Я накрою, а вы пока умойтесь. Вам как всегда?
Он вернулся за столик, как раз когда в стекло ударил мокрый снежный заряд. Еле видимый, проехал розовый фургончик. Хлопнули жалюзи в доме напротив.
– Еще пара недель – и все. Снега не будет. Будет только дождь.
Она поставила у его локтя дымящийся кофе и блюдечко с запеканкой. Сбитые сливки. И земляничное варенье.
– Спасибо. А откуда вы знаете, что я люблю земляничное варенье?
– Все любят земляничное варенье, – сказала она серьезно. – Если человек не любит земляничное варенье, он наверняка вообще не человек. Для пришельцев оно чистый яд, вы не знали?
– Еще бы, – сказал он, – страшнее только вишневое. Скажите, Марина, а… не знаете места в частном секторе, где я мог бы переночевать? Хотя бы одну ночь?
– А что, «Пионер» опять горел? Да, конечно. Только я сейчас не могу вас отвести. К шести приходите, ладно?
Не успею пообедать у Юзефа. А, пускай!
– Приду. А с чем сегодня запеканка?
– С цукатами. Вы же хотели с цукатами, – сказала она рассеянно и вновь углубилась в книгу.
Он отставил пустую чашку и позвонил Валеку. Да, сказал Валек, хотя пришлось повозиться. Путаная вообще-то история. Подъедет через полчаса, раньше не получится. К «Кринице»? Да, конечно знает.
За окном в пухлом сером небе образовалась прореха в форме чашки, ярко-голубая, как воронье яйцо. Забавно. Он подвигал пустым блюдечком, просто так, от скуки. Рассчитался с Мариной. Она вернула ему мелочь, аккуратно выложив ее на прилавке. Он вернул мелочь обратно. Ритуал.
– Интересно? – спросил он неожиданно для себя.
– Что? Ах, это. Ну…
– Хотите, угадаю, про что там?
Она застенчиво улыбнулась. Милая улыбка, зубы чуть неровные, но почему-то кажется, это правильно. Завершенность не всем идет.
– Ну вот, он пират. На самом деле он… хм… сын лорда. С ним несправедливо обошелся при дележе наследства, его… хм… дядя. Да, пускай будет дядя. И его обвинили в убийстве дядиной молодой жены, хотя на самом деле ее убил этот самый дядя. И ему пришлось бежать. И стать пиратом. И он огрубел душой, и кровь и все такое, и как-то раз… они взяли на абордаж корабль, который плыл из Англии в колонии, и там… а она… росла в строгости. Отец – судья. В парике, суровый. Она мучима неясным томлением, но дома у них… холодный дом, и наконец он умирает, и ее вызывает к себе старая тетка. В колонии. Тетка богата, и она ее единственная наследница. И она тогда…
– А вот и не угадали! Это у него отец – судья, а ее обвиняют в убийстве мачехи. Ей приходится бежать, хотя она дочь лорда и богатая наследница, но дядя…
– Правда? Как же я фатально ошибся! Но, по крайней мере, в пираты пошел он, а не она.
– В этой книжке – да, – сказала она серьезно. – Хотите еще кофе? Бонусом. За хорошую историю. У вас ведь есть еще немного времени, правда?
Он прихлебывал кофе, поглядывая на улицу. Давешняя женщина с зонтиком и в шляпке, на миг остановившись у витрины, коротко кивнула своему отражению. Волосы у женщины были черные и блестящие, а щеки румяные, как у куклы. За куполом ее зонтика мигнули огни подъезжающего валекова опеля.
Он попрощался с Мариной и вышел, на ходу натягивая куртку. Но женщины в шляпке не было, словно она растворилась в воздухе или улетела. Или просто была видна только в стекле.
– Куда едем? – деловито спросил Валек.
– Не знаю. – Он поразмыслил. – Хотя, может быть, на развал. К антикварам.
– У них выходной сегодня. Там нет никого.
– Что, и этого нет? Такой, в черном пальто… Вестник?
– Никогда не видел, – сказал Валек. – Тогда я тут постою пока что. Тут можно. Так вот, про Андрыча. О нем мало что известно. Родился здесь, учился на юридическом вместе с Костжевским, не закончил, уехал в Россию. Вернулся. Опять сошелся с Костжевским на почве увлечения мистикой. Тогда это было
