Цветок опять задвигался, дерево заскрипело и, казалось, посмотрело на двух людей, которые, сидя на сенокосцах, от удивления открыли рты.
— Говорящее дерево, — прошептал Берти Уэллс то, что Бёртон знал и без него. — Чертово говорящее дерево!
Два длинных узких листа, расположившихся между лепестками, вытянулись и изогнулись, как будто человек выбросил вперед руки.
— Давай, объясняйся, мерзавец! Почему ты так долго не замечал меня? Разве не было ясно, что я зову тебя назад? Маки, Ричард! Маки!
Бёртон заглушил мотор сенокосца, покачнулся, упал с седла и остался лежать.
Уэллс торопливо выключил мотор, тоже спустился и встал на колени рядом с другом.
— Эй, — воскликнул цветок. — Ты кто? Что с Ричардом?
— Я — Берти Уэллс, и, как мне кажется, он в обмороке. Вероятно от глубокого недоверия!
— А, — сказал цветок и добавил:
Сомнение есть вера, в основном, но вера есть сомненье, каково!
Есть доказательство — не верим мы ему, но можем ли мы верить без него?
Как, почему и куда? рожь и ячмень не компот.
Кривы не прямые, да; но верх там где над и под.
Четыре — оно дважды два, но десять — не пять на два,
Судьба и Бог двойники, но Бог совсем не судьба.
— Доказано, что Бог — заблуждение, — растерянно пробормотал Уэллс, вынул фляжку и брызнул воду на лицо Бёртона.
— Действительно, — согласился цветок. — Дарвин нанес удар и оставил нас ни с чем. И что теперь, эй? Что теперь? Быть может, мы должны заменить его высшим видом пантеизма. Как вы считаете, мистер Уэллс?
Даже не думая о том, что растение-переросток вовлекло его в теологический спор — он чувствовал, что это приведет его к неизбежному заключению: он сошел с ума — Уэллс ответил:
— Умный человек должен работать, исправляя собственные ошибки, а не ждать вмешательства свыше, и должен заменить веру в непознаваемый божественный план на хорошо обдуманную собственную программу действий.
— О! Браво, браво! — одобрительно воскликнул цветок.
Мысли кого-то узнай, чувства возьми себе.
И пойманный фактом Бог спину покажет тебе.
Бёртон вздрогнул, чихнул, еще какое-то время полежал, потом, качаясь, встал на ноги и ухватился за одну из ног сенокосца.
И посмотрел вверх, на цветок, который изогнулся вниз и пронзительно запищал:
— Не думал, что у тебя такие слабые нервы, Ричард. Похмелье, скорее всего. Неужели ты выпил слишком много моего бренди? Я выделяю его из себя, ну, как сок. Очень оригинальный процесс, даже если я говорю о себе!
— Да, Алджернон, ты чертовски большой оригинал, — медленно ответил Бёртон.
— Что? Что? Почему?
