Верхом на раторне

мерикитского обряда умиротворения великой Речной Змеи, чьё пробуждение привело к землетрясениям и Шторму Предвестий. Каким-то образом, она вдруг оказалась Любимчиком Земляной Женщины. Всё прошло нормально, и не страннее, чем добрая дюжина других событий в её короткой, но неспокойной жизни. Она всё ещё носила в кармане благосклонность Матушки Рвагги[16], маленькое глиняное лицо, называемое иму. Тем не менее, Любимчик также играет роль любовника Земляной Женщины, чтобы гарантировать плодородие этого года. Чтобы сохранить лицо, вождь мерикит объявил Джейм своим сыном и наследником до следующего ритуала. Тогда, слава Богу, она сможет передать эту роль кому-нибудь более хорошо оснащенному для выполнения обязанностей Любимчика.

Но всё это дало повод для идеи Яран Кирен.

— «Лордан» — древний титул, обозначающий наследника лорда как мужского, так и женского пола, — сказала она Лордам Ардету и Каинрону, прерывая их бесконечный спор о том, в какой дом должна войти вновь обнаруженная Норф, Джейм. — Никакой закон не запрещает наследнику быть женщиной.

Что ж, ей лучше знать. Она была из дома ученых, и сама была лорданом, поскольку никто больше из её дома не захотел отрываться от исследований ради работы главой дома. Торисен знал, что она женщина. Другие лорды полагали иначе, хотя Кирен никогда не дурачила их умышленно. Они, скорее всего, устроят жуткий скандал, когда она достаточно повзрослеет и заявит права на место главы дома.

Между тем, По древнему обычаю, наследник всегда имеет статус мужчины, и «он» не заключает никаких контрактов до достижения двадцати семи лет.

Джейм как будто могла воочию увидеть работу мысли своего брата; это вывело бы их из под удара хотя бы на несколько лет.

— Есть ещё кое-что, — добавила певица мерлонг[17] Зола своим прерывистым хриплым голосом. — Традиционно… Лордан Норф тренируется… в Тентире… как рандон.

И вот она здесь, несмотря ни на что, против воли всех, кроме её брата, а он уже тоже начал сомневаться в правильности своего решения.

— Ради Троих, не выставляй нас обоих дураками…

Легче сказать, чем сделать.

Наконец, Джейм отрыла глаза.

Над ней неясно вырисовывались вдали, освещённые рассветом, иглы западных вершин Снежных Пиков, видные через неровную дыру в крыше, где Шторм Предвестий унёс прочь и балки и шифер. Птицы залетали туда и обратно. Воздух был достаточно морозным, чтобы обратить её дыхание в облачка пара. Она была на чердаке казарм Норф.

Сначала они попытались отправить её обратно в гостевые покои Норф в Старом Тентире, но только обнаружили, что они обуглились до полной непригодности. К счастью, пламя не распространилось дальше. К несчастью оно также поглотило все следы существования вирмы. Тогда ей предоставили комнату на третьем этаже казармы Норф, где ей снились такие мерзкие сны. И, наконец, она поднялась сюда, казалось, на самую вершину мира, где были только горы и небо с замороженными звёздами, которое крутилось вокруг неё в ночи.

В углу беспокойно завозился в гнезде заплесневелых одеял Серод. Даже его громкий храп звучал недовольно.

Тем не менее, Джейм чувствовала душевный подъём. Вероятно она была большим специалистом по части падения лицом в землю, поскольку обычно она приземлялась на четвереньки, и ничто не могло помешать ей после этого резво вскочить. Она с наслаждением потянулась, и вместе с ней потянулся Жур, вытянувшейся вдоль неё. В её памяти всплыл старый дерзкий стишок:

Если я захочу — я буду учиться охотно.
Если я захочу — я буду бороться охотно.
Если я захочу — я буду жить с желанием.
И я этого хочу.
И я буду делать это охотно.
И это будет интересно.

Снаружи проревел рог, и птицы ринулись прочь через дыру в крыше. Джейм вскочила на ноги, бросая одеяла на протестующего барса. Напротив, по пыльному полу, находились слуховые окна, обращенные на восток к Старому Тентиру. Как только она наклонилась и выглянула, на тренировочном поле внизу саргант снова протрубил в бараний рог и раздался его хриплый голос.

— Эй вы, лежебоки, — ревел он. — Уже утро. Подъём, подъём, ПОДЪЁМ!

Ниже, на втором этаже в общих спальнях, по полу застучали босые ноги и раздались невнятные голоса кадетов выходящих из двара. Всё училище, должно быть, провело ночь в полном отрубе, что не так уж удивительно после событий предыдущего дня.