– Что-то на тебя не похоже.
– Возможно. Видишь, Лилия? – и Амон указал на Нил, потрясающий вид на который открывался из нашего окна. Солнечные лучи скользили по толще воды и золотили пенные гребешки волн. – Я плавал по этой реке множество раз, но больше не узнаю этих мест.
– Наверное, за столько лет берега размыло…
– Я говорю не о них. А о людях и самой земле. Мой народ исчез. Сейчас он не более чем тень, готовая растаять от первого рассветного луча.
– Амон… – я наклонилась и мягко сжала его руку. – Они… мы… по-прежнему твой народ. Да, мы изобрели новые технологии, путешествуем другими способами, делаем вещи, которых ты даже не можешь представить. Но в глубине души мы все те же. Наши желания остались прежними. Мы пьем, едим, заводим друзей и возлюбленных. Тревожимся за тех, кто нам дорог. Умираем на войне. Страдаем, болеем и умираем.
– Возможно, этому миру больше не нужны такие… памятники древности. Возможно, мне тоже настала пора уснуть под стеклом и никогда больше не просыпаться.
Я невольно задумалась, что делал бы Амон, не случись меня в тот день в Метрополитен-музее. За время его тысячелетнего сна мир изменился безвозвратно. Как бы он добрался до Египта? Как бы вообще выжил – без семьи и друзей? Насколько ему сейчас одиноко? Мы различались, как только могут различаться два человека, и все же я прекрасно знала, что творит одиночество с людьми.
Я приблизилась к окну и взглянула на синеющую далеко внизу реку.
– Нил питал бесчисленные поколения египтян – и даже в наши дни продолжает кормить их. Люди ходят по его берегам, не задумываясь, сколь многим ему обязаны. Они могут не помнить царей, бороздивших его волны в древности, и людей, которые до сих пор зависят от его вод. Но это не умаляет ценности Нила. Не делает его роль менее важной. Да, твой народ о тебе забыл. Возможно, на улице они пройдут мимо, даже не заподозрив в тебе принца, – но это не значит, что они в тебе не нуждаются.
Я умолкла, не зная, что еще сказать. Я понимала, насколько нынешнее пробуждение Амона отличается от предыдущих. Тогда его приветствовали песнями и дарами – а теперь забыли самое его имя.
– Ты права, Лилия, – вдруг сказал Амон.
– Что? Почему?
А я-то успела пожалеть о своих бесполезных сравнениях!
– Неважно, приветствуем ли мы солнце – оно восходит, невзирая на наши почести. Если мои усилия никогда не будут оценены, так тому и быть. Я клялся служить Египту – и продолжу делать это до тех пор, пока нужда во мне не отпадет.
– И когда это случится?
– Когда исчезнет угроза тьмы.
– Мне кажется, такое время никогда не наступит.
– Значит, мое служение никогда не прекратится.
Я заглянула в глаза Амона, сейчас напоминавшие два пустых колодца.
– Как ты все это выдерживаешь? Я хочу сказать, мир так изменился…
– Благодаря тебе, Лилия.
– В смысле?
– Это трудно объяснить.
– И все же попробуй.
– Наши сознания связаны, так что я смотрю на мир твоими глазами. Взять хотя бы «телефон». Если я сосредоточусь, то могу представить, как ты им пользуешься. И хотя я до конца не понимаю, что за чудодейственные силы его оживляют, он меня не пугает.
– А как насчет самолетов, машин и небоскребов?
Амон остановил на мне немигающий взгляд.
– Погоди-ка! Ты сейчас копаешься у меня в голове? Ищешь значение слова «небоскреб»?
– Да.
– Это такие высокие здания, ты видел их в Нью-Йорке.
– Понятно. Я могу уловить мысли и чувства любого человека, но связь с тобой самая сильная. Это не просто Око Гора. Ты не только питаешь, но и учишь меня. Без тебя я уподоблюсь лодке, оказавшейся посреди бури без рулевого и ветрил.
– А ты уже устанавливал с кем-нибудь такую связь? Ну, когда просыпался раньше?
– Нет. Ты первая.
– Почему? Разве тебе не требовалась помощь?
– Наша связь предполагает слияние всех пяти частей души. Границы между двумя людьми размываются. Это… слишком сокровенное.
– Вот почему я несу всякую чепуху? Когда ты рядом, у меня изо рта так и сыплются лягушки. Не в буквальном смысле, конечно.
