Мишонн возвышалась над ним. Она во второй раз пнула его по голове своим тяжелым ботинком.
Каблук сломал ему челюсть, и внезапно Губернатор очнулся только наполовину. Сознание не вернулось к нему полностью, но и не покинуло его.
В каком-то нервном исступлении он катался по полу, стонал и молил, но мольбы его заглушались полоской скотча. Сложные функции мозга отключились, он сосредоточился на одной лишь программе по умолчанию: на его примитивной сущности. Ему казалось, что он снова маленький мальчик из Уэйнсборо, который сидит на коленях у отца, наблюдая за карнавалом. Пахло попкорном, лошадиным дерьмом и сахарной ватой. Шарманка играла веселую мелодию, под которую звезда шоу – темнокожая воительница с Борнео – медленно обходила его, медленно кружила вокруг их с отцом места в первом ряду трибун.
– Кажется, я пнула слишком сильно, – высоким голосом сказала она. Зрители захлопали и засмеялись. – Похоже, что-то разладилось.
Он хотел посмеяться над смешной шуткой, но кто-то – может, папа? – закрыл ему рот рукой. И от этого становилось только забавнее. Темнокожая воительница с Борнео встала на колени совсем рядом с его лицом. Он поднял на нее глаза. Она взглянула на него и усмехнулась. Что она собиралась делать с этой ложкой? Может, лучший из своих трюков?
Она поднесла ложку к его левому глазу и пробормотала:
– Не отключайся, мы еще не закончили.
Холодным кончиком ложки Мишонн начала выковыривать глазное яблоко Губернатора. Это напомнило ему о том, как дантисту пришлось сверлить дырку к полости в самом дальнем уголке челюсти – было очень, очень, очень, очень, о-о-очень больно, – а после ему дали леденец, и благодаря ему боль немного забылась, но сейчас леденца не было, а больно было так, как он и вообразить себе не мог. Он слышал даже отвратительные чавкающие звуки, подобные тем, что раздавались, когда мама разделывала цыпленка на ужин. Когда дама с Борнео копнула глубже, глазное яблоко наконец-то выпало из глазницы.
Ему хотелось аплодировать этой невероятной темнокожей воительнице, которая оставила глазное яблоко болтаться в районе его щеки на мотке нервов и липких красных лоскутов, похожих на провода.
Зрение теперь играло с ним жуткие шутки, словно он несся в вагончике страшного аттракциона – как в тот раз, когда папа взял их с братом Брайаном на ярмарку «Сердце Джорджии», где они прокатились на «Зиппере»[14]. Все кругом вращалось. Он все еще видел – почти видел – висящим на тонких лоскутах глазом. И видел другим глазом. И увиденное заставило его сочувствовать великой темнокожей воительнице с Борнео.
Она плакала.
Слезы катились по ее сияющему коричневому лицу, когда она склонилась перед Филиппом, и Филипу неожиданно стало жалко эту несчастную женщину. Почему она плакала? Она смотрела на него, как заблудившийся ребенок, как маленькая девочка, которая только что натворила дел.
А затем случилось кое-что, что полностью завладело вниманием Губернатора.
Громкий стук в дверь вернул его в реальность. Он моргнул единственным оставшимся глазом, а женщина сглотнула слезы. Оба они услышали низкий и сердитый мужской голос, который донесся из-за двери:
– ГУБЕРНАТОР! ВЫ ЗДЕСЬ?
Внезапно шарманка затихла, и карнавал для маленького Филипа Блейка закончился.
Мишонн схватила меч, поднялась на ноги и повернулась к двери, не в силах пошевелиться в нерешительности. Она не завершила свой шедевр, ведь еще не нашел свое место самый важный кусочек мозаики, но теперь все нужно было – во всех смыслах – рубить с плеча.
Она повернулась к груде останков на полу – к едва цеплявшемуся за жизнь человеку – и начала было говорить что-то, но тут ее прервал донесшийся из-за двери громкий голос.
– ЭЙ! ФИЛ! ОТКРЫВАЙТЕ! БЕЗУМНАЯ СТЕРВА СБЕЖАЛА! ДОКТОР, ЭЛИС И ЕЩЕ ДВОЕ – ТОЖЕ!
Дерево скрипнуло, раздался щелчок.
Мишонн взглянула на Губернатора, и в это мгновение стена содрогнулась от сильнейшего удара. Женщина поднесла кончик меча к промежности пленника.
За дверью голос Гейба, сиплый, с характерным призвуком, стал еще громче:
– КАКОГО ЧЕРТА СЛУЧИЛОСЬ С ВАШЕЙ ДВЕРЬЮ?! ЧТО ПРОИСХОДИТ?! ОТВЕТЬТЕ, ШЕФ! МЫ ЗАХОДИМ!
Еще один мощный удар – видимо, Гейб и Брюс вместе навалились на дверь или использовали какой-то самодельный таран, – и посыпалась штукатурка. Впопыхах прибитые Мишонн петли скрипнули и едва не отлетели.
Меч был в паре сантиметров от вялого пениса Губернатора.
– Кажется, оставшийся от этой штуковины кусок восстановится, если ты выживешь, – тихо сказала Мишонн таким низким голосом, которым разговаривают разве что любовники. Она понятия не имела, расслышал ли он и понял ли ее слова. – А мы этого не хотим.
Легко повернув кисть, она мастерски отсекла пенис пленника прямо у основания. Кровь запузырилась и полилась непрерывным потоком, а сам орган, отлетев, приземлился на деревянную панель.
