– Да нет. Дело не в этом.
Некоторое время они шагали молча. На небо уже взошла полная луна, словно прожигая дыры в листве деревьев по левую руку от них.
Восемнадцатилетний Эфран был не из тех, кто перешептывался о Джозе и его золотой доченьке. Лет в четырнадцать Мэтт счел, что он эти сплетни подслушал случайно. Но потом он задумался, а не нарочно ли люди завели об этом разговор – не из глупости и зависти, а ради предупреждения, – о чем он недавно и сказал Чентеру.
О чем же тогда говорили люди?
«…Не повезло парню. Он-то сам этого не знает. Но Венайя Ситон должен бы…»
«Бог свидетель, должен».
И тише, мрачнее зазвучал голос старика из угла амбара:
«Не жена ему достанется, а дикая зверюга. Пуму парню в невесты подсунут. Помоги ему Бог».
Были и другие случаи в последующие годы. Раз или два Мэтт слышал такие шуточки: «Проктор, старая пума…», «Ферма Джоза-пумы…» Сначала Мэтт считал это все враньем. Потом – злыми шутками. А потом…
Показалась река.
Река была узкая и извилистая и отливала серебром в лунном свете.
Их спутники пошли дальше, а Эфран остановился, вроде как удочку проверить.
– Слушай, Мэтт, – сказал Эфран. – Ты не слишком беспокойся. Насчет нее, невесты.
– Почему это? – спросил Мэтт беззаботным, как и прежде, голосом.
– Потому что выход всегда найдется. Поступай с ней, как должен. Это будет нетрудно. Просто делай, что следует, и не лезь в ее секреты. А потом, когда настанет время, можешь освободиться. Не уйти от нее, конечно, у Ситонов и Прокторов ведь уговор, брак надо будет сохранить. Но поместье Проктора большое. Дело всегда найдется. Оставь ее в покое, да и точка. Не пытайся ею командовать, не попадай под горячую руку – просто делай по-своему, и ей дай все делать по-своему. Так-то лучше будет.
– Значит, ты думаешь, это правда? – спросил Мэтт.
Эфран ухмыльнулся:
– Ничего я не думаю.
– Она оборотень.
– Да не говорил я…
– И отец ее тоже.
Парень сердито нахмурился:
– Ты мои слова не перетолковывай. Ты, может, и хозяйский сын, но я тебя свободнее. Я-то могу и расчет взять.
Мэтту так и захотелось дать Эфрану в зубы. Но он только кивнул:
– И то правда. Пойдем рыбачить.
И они забросили удочки. Луна стояла высоко, и рыба всплывала к поверхности. Они таскали из воды гладких серебристых рыбок на завтрак, и ни слова больше не было сказано ни о помолвке Ситона, ни о доме Проктора, таящемся где-то в лесу, в десяти милях вверх по горному склону.
Это случилось, когда они наловили довольно рыбы и собирались вернуться в лагерь.
Мэтт вскинул взгляд, и там, на другом берегу узкой речки, ближе к нему, чем к другим мужчинам, стояла она, жемчужная в лунном свете, и смотрела на него.
Он никогда не видел ее живьем – только в книжке с картинками, в школе.
Пумы жили в лесах и в предгорьях. Но людей они избегали и показывались из чащи изредка, лишь на рассвете или закате, но тогда могли и убить. В последний раз этот хищник убил кого-то из односельчан, когда Мэтт был совсем мальчишкой – примерно в то время, вспомнил он, когда он увидел пуму на картинке в книге. Пума…
Никто другой, казалось, не заметил ее. Все были слишком заняты тем, что нанизывали пойманную рыбу на прутики.
Один захватывающий миг стояли он и она в молчании, неподвижно, наедине, глаза в глаза.
Ее глаза были мутно-зелеными, как старое стекло, и горели. Гладкая шкура отливала перламутровым блеском.
Мэтт подумал, что она прыгнет на него прямо через речку и вцепится в горло или в сердце. Но какая разница? Ему было не страшно.
Он чувствовал ее запах – запах мускуса, трав и сырого мяса.
Она открыла алую пасть, которая в лунном свете показалась еще ярче, и, казалось, усмехнулась, а потом сделала гигантский прыжок, и хвост ее, длинный и толстый, словно расколол темное стекло ночи в стремительном беге.
Тут все обернулись, вытаращили глаза и закричали. Старик Купер вскинул ружье. Но Эфран рявкнул: «Брось!»
Как бесшумная черная молния, стремительная фигура огромной кошки, петляя, мелькнула среди сосен и пропала из виду. За ней остался какой-то
