Невеста зверя (сборник)

девы,
Научи лесной науке.

Медведица подошла так тихо, что Катайя ее даже не заметила.

Медведица увидела ее, обнюхала, но Катайя пахла только землей и божьими коровками. Медведица поглядела на нее глазами Акки Исмии, но увидала, что Катайя – всего-навсего холмик, поросший вереском, и не рассердилась. Еще три вечера медведица приходила лакомиться ягодами на соседней поляне, и на третий вечер Катайя пошла за ней.

Катайя училась.

Когда медведица ходила по болоту, поедая голубику – она умела выискивать только спелые ягоды и срывать их губами, словно пальцами, – Катайя с гудящей от шомьи головой следовала за ней, отставая всего на пару шагов, и собирала ягоды. Она была тенью медведицы. Когда медведица острыми когтями разламывала трухлявый пень и поедала затаившихся в нем личинок, Катайя подходила к пню вслед за ней, разыскивала еще несколько личинок и торопливо их глотала. Мало-помалу Катайя научилась читать медвежьи мысли. И в то же время со всех сторон на нее лились мысли других созданий – красногрудой птицы в ветвях, лисы, спешащей по своим делам, вспугнутого медведем зайца и барсука, роющего нору.

Когда медведица обедала вкусными грибами в ельнике, Катайя ела их вместе с шомьей. Когда медведица нашла олененка со сломанной ногой, Катайя помогла ей – она успокоила олененка, чтобы его проще было убить. А когда медведица насытилась, Катайя обглодала оставшиеся кости. Катайя – тень медведицы, Катайя – невеста медведя. Катайя ела бруснику и ходила за медведицей с испачканным красным соком ртом. Катайя всегда была рядом. Катайя – дыхание, Катайя – линька. Катайя вошла в медвежью жизнь.

Медведица Катайи была подругой Акки Исмии. Постепенно Катайя поняла и это. Катайя всегда была рядом с ней и чувствовала то же, что и она, даже когда медведица находила себе кавалера. Катайя угадывала также разум медведя-самца, но остерегалась вторгаться в него. И это было только начало.

Шли дни, летели ночи. И вот в одну из ночей настали заморозки. В ту ночь Катайя легла спать рядом с медведицей, и та не отогнала ее. Когда Катайя тихо растянулась около медведицы, та подняла морду и обнюхала лицо Катайи, словно поцеловала.

Запах медвежьего дыхания запомнился Катайе на всю жизнь. И дрожь недоверия, которую она все еще чувствовала в медвежьем уме. И чувство облегчения, когда бурая подруга приняла ее, узнав прикосновение цирники.

Вскоре после этого медведица начала рыть зимнюю берлогу под корнями большой ели, откидывая землю на несколько шагов, а Катайя помогала ей – она раскидывала землю, повинуясь мысленному приказу медведицы. Она собрала еловую хвою, ветки низкорослой полярной березы и остро пахнувшего багульника, пучки вереска, траву и мох. А еще последние, подмороженные грибы шомья. Когда берлога была готова и медведица вползла внутрь, Катайя последовала за ней на четвереньках – в голове у нее шумело. Для нее едва хватало места, как бы она ни устраивалась, и она ощущала медвежью враждебность, но Катайя уже набралась ума-разума. Она погладила ум медведицы и стала уговаривать и успокаивать ее своими мыслями. Паста из божьих коровок, прослужив много месяцев, уже отваливалась от кожи Катайи. Она проглотила последние куски шомьи, прижалась к боку медведя и закрыла глаза. Снег падал на землю, и от этого в лесу становилась все тише, а медведица с Катайей спали все крепче.

Тишина росла, и Катайя росла вместе с ней. Ум медведицы наполнил тесное зимнее логово, и своим умом Катайя сосала его, откусывала кусочки, усваивала, а семя цирники зрело в ней.

Катайя впитывала в себя ум медведицы. Она сосала его, как медвежонок сосет грудь матери, и крохотные частицы тела Катайи перестраивались, становились другими. Заживо погребенная в берлоге, Катайя должна была умереть от жажды и ядов собственного тела, но те силы, которые управляли умом и телом медведицы, теперь правили и умом Катайи, и нечистоты ее тела превращались в телесные силы, а телесные силы превращались в сон. И все время разум бурой подруги подкармливал цирнику.

Катайя спала, спала и медведица, положив морду ей на плечо.

* * *

В середине зимы Катайя проснулась.

На секунду ее охватил удушающий страх. Покрытый изморозью потолок из сплетенных корней был всего в пальце от ее носа и глаз, а в воздухе сгустился запах багульника, земли, выделений и зверя. Она лежала, прижавшись к медведице, словно вросла в ее мех. От слабости и головокружения ее тошнило. Медведица забеременела еще в середине лета, и теперь цирника Катайи достаточно укрепилась, чтобы дотянуться до ума двух медвежат. Она почувствовала, что они готовы родиться, и поняла, что ей пора уходить. Позднее Катайя узнает ум этих медвежат. Хотя они маленькие и слепые и еще не родились, она уже успела с ними познакомиться. О да, ей еще суждено их встретить.

С великой осторожностью Катайя выползла из засыпанной снегом берлоги, оцарапав пальцы о край, обледеневший от их дыхания. Она знала, что, если оставить снежную дверь открытой, медведица может проснуться, и засыпала ее за собой, а хозяйку берлоги вновь убаюкала цирникой.

Затем она выпрямилась, поглядела на небо и подумала, что Акка Исмия, наверное, ждет ее.

* * *

Катайя шла к деревне, от голода едва волоча отяжелевшие ноги. Вся покрытая грязью, худая, как скелет, она пахла растертыми кровными сестричками, шомьей и медведем. Она не могла больше сказать, хорошие то запахи или плохие – они просто въелись в нее, слились с ней навсегда.

Ее ноги в истрепанных лаптях не чувствовали холода заснеженной тропы. Ее ум был и пуст, и полон. Катайя остановилась на своей любимой лужайке,