Девица кивнула. Она уже села и, беззвучно плача, пыталась прикрыть наготу обрывками одежды.
За изнасилование на Руси полагалась суровая вира в доход князя и битьё батогами с вырыванием ноздрей.
– Снимай зипун! – приказал Алексей тому, кто держал девушку за руки. – Ей отдай. А ты, – это относилось к насильнику, – рубаху.
Оба попытались возмутиться – грабёж-де, но Алексей пнул насильника ногой в причинное место.
Второй, глядя на скорчившегося насильника, сразу снял зипун.
– Лохмотья свои сбрось, оденься! – приказал Алексей девушке.
Та надела широкую для неё рубаху, натянула зипун.
Алексей вложил саблю в ножны.
Мужики подумали, что наказаны уже, и приободрились, но возмездие только начиналось. Алексей избил обоих до полусмерти, ничуть не жалея. Быдло понимает только силу, слова до него не доходят; да и поздно уже их воспитывать.
Сбив кулаки в кровь, он устал и уселся на сено.
– Дяденька, не бил бы ты их больше, – попросила девушка.
– Жалко стало?
– Ты уедешь, а они на мне отыграются, – она опустила голову.
А ведь верно говорит. Ох, правы японцы, утверждающие, что если ты спас человека, то отвечаешь за него.
– Со мной поедешь! – сразу решил Алексей. – Вещи есть?
– Только то, что на мне было.
– Пойдём.
Выходя из овина, Алексей ещё раз пнул полубесчувственное тело.
Девушка в чужой одежде со стороны выглядела, как чучело. Но, по крайней мере, нагота её прикрыта, и не холодно.
Алексей вдел ногу в стремя и взлетел в седло.
Девушка стояла в недоумении. Лошадь одна, куда ей садиться?
Алексей протянул ей руку, она ухватилась за неё, и он рывком поднял её.
– Садись за мной, на круп.
Лошадь покосилась на девушку лиловым глазом.
Алексей же удивился, как мало девушка весит, пушинка просто. Да есть ли в ней хоть полсотни килограммов? Он легонько толкнул коня каблуками сапог, и лошадка послушно затрусила к полевой дороге.
– Ты кто такая?
– Марфой меня зовут. Сирота я, в приживалках была у дальней родни – они двор постоялый держат. За столом прислуживала. А как масло кипящее на лицо мне нечаянно попало, сродственник выгнал. Сказал, что мне с такой рожей гостей только пугать. Так и попрошайничала. Где на пути милостыню просила, где с огородов репу и морковь тянула. Голод – не тётка, пирожка не даст.
– Досталось тебе.
– Хороших-то людей больше. Бывало, кусок хлебца подадут или зимой переночевать пустят. И ты вот попался, иначе они бы замордовали меня в овине.
– Из каких краёв будешь?
– Родня говорила – смоленская я. Только я родителей и отчего дома не помню.
От девушки попахивало. То ли её немытым телом, то ли рубахой и зипуном с чужого плеча, потом мужским. Отмыть её надо, одеть.
Так они добрались до небольшого села. Алексей направил коня к центру, где церковь высилась. Церковь в любом селе – центр. Там и торг быть должен, и постоялый двор. Торг, конечно, скромный.
Пока Марфа коня стерегла, Алексей купил ей нижнюю рубаху, понёву, сарафан, зипун женский. Что хорошо – по размеру подбирать ничего не надо. Поясом утянул, и все дела. И про обувку не забыл, поршни заячьи приобрёл.
Он завязал вещи в узел и попутно выяснил, где постоялый двор – он оказался за углом.
Слуга принял лошадь с поклоном.
– Расседлай, накорми-напои.
– Всё в лучшем виде сделаю, гость дорогой.
Сняв комнату, Алексей попросил хозяина натопить баньку. Девку отмыть надо было, да и самому помыться не помешает, уже десять дён в дороге, пропылился.
– Как знал, – рассыпался в любезностях хозяин, – готова банька. Как обозы к вечеру останавливаться станут, баньку завсегда просят. Так что идите.
