– Да.
– Что ж, никто не вышел и не признался, пока я там был. Ну а чего вы хотели? Послушайте, те люди сверхпараноидальны и боятся, что их раскроют. Они не знают точно, Дэвид, кто вы такой, но знают о существовании кого-то вроде вас. Они знают, что кто-то все контролирует. И они хотят остановить вас любой ценой. Они хотят войны. «Свобода или смерть» – и тому подобное дерьмо.
Вернулся Тим с серебряным подносом. Он поставил на стол тарелку со свежими фруктами – наверняка последними из садов.
– Яйца на хлебе из опары для вас, мистер Пилчер. Яйца бенедикт для вас, Пэм. Яичница-болтунья для вас, шериф.
Он заново налил всем кофе и ушел.
Пилчер откусил кусочек, мгновение внимательно смотрел на Бёрка, потом сказал:
– Вы же понимаете, Итан, что война между последними несколькими сотнями человеческих существ на планете – то, чего никак нельзя допустить.
– Конечно.
– И что бы вы предложили?
– Простите?
– Если бы вы были на моем месте, что бы вы сделали?
– Не знаю. Вообще-то у меня еще не было шанса над этим поразмыслить.
– Почему мне трудно в это поверить?.. А ты, Пэм?
– Ну что ж. Прежде всего я заставила бы нашего потрясного шерифа записать имена всех до единого людей, которых он видел прошлой ночью на том маленьком званом вечере. А потом попросила бы меня, – она показала на себя, – сколотить небольшую команду. Мы бы проехались через город – и за одну ночь исчезли бы все до единого подонки, значащиеся в этом списке.
Она улыбнулась.
– Хотя, если подумать… У меня месячные, может, поэтому я просто чувствую себя слегка кровожадной… Извините за невольный каламбур.
– Ты бы вернула их всех в консервацию? – спросил Пилчер.
– Или зверски прикончила. Я имею в виду… Сдается, они вроде как неисправимы, а?
– Скольких, вы сказали, там видели, Итан?
– Пятьдесят или шестьдесят человек.
– Я не могу принести в жертву столько своих людей. Назовите меня безнадежным оптимистом, но я полагаю, что в группе Кейт есть некий процент тех, кого можно было бы урезонить с помощью менее решительных средств, чем пытки и смерть.
Пилчер слегка посолил свое яйцо.
Откусил.
Посмотрел в прорубленное в скале окно.
Отсюда, с утеса, открывался ошеломляющий вид. В тысяче футов внизу на склоне горы простирался лес, уходя к самому городу.
Когда Пилчер снова повернулся к сидящим за столом, взгляд его стал другим – в нем появилась решительность.
– Итан, вас ждет интересная ночь, – сказал он.
– То есть?
– Вы организуете свой первый «красный день». Вернее, «красную ночь».
– Для кого?
– Почетными гостями будут Кейт и Гарольд Бэллинджер.
Пэм сияла.
– Какая блестящая идея, – сказала она. – Отруби голову змее, и змея сдохнет.
– Я знаю, Итан, что единственной «красной ночью», которую вы пережили, была ваша собственная, – сказал Пилчер, – но, полагаю, вы изучили руководство и знаете, что от вас требуется.
– Испытываешь сомнения насчет того, что придется наблюдать, как казнят твою бывшую зазнобу? – спросила Пэм.
– Твоя чуткость просто потрясает, – сказал Итан. – Напомни мне как-нибудь объяснить тебе, что такое сочувствие.
– Может, слова были подобраны неудачно, – сказал Пилчер, – но вопрос остается в силе. Ты в состоянии это сделать, Итан? И не пойми меня неправильно, не подумай, что я подразумеваю, будто в этом деле у тебя имеется выбор.
– Перспектива меня ужасает, – ответил Итан. – Если вы об
Лицо Пилчера как будто расслабилось.
– Услышать от тебя такое, Итан… Ничто не могло бы сделать меня счастливее, чем то, что ты полностью в деле. Мы работаем вместе, втроем. Для меня так важно располагать твоей безраздельной преданностью и доверием, и я еще столького тебе не рассказал… Стольким хочу поделиться… Но я должен
