кепке, с дряблым пивным брюшком, которым он навалился на сиденье, чтобы оказаться поближе к Боре. Его мясистая ладонь нависала над дорогой. Он откашлялся, вопросительно мотнул головой снизу вверх и только потом спросил:
— Чего, мужики? Случилось чего? Вам помочь или того… сами?
— Сами, — ответил Боря. Ответил почти без раздумий, потому что испугался, как бы краснолицый не увидел запекшейся крови. Он вдруг понял, что его пассажиром может быть парень из разбитого «вольво» — ведь он так и не смог разглядеть его лица. И если водитель синей фуры начнет расспросы, мертвец может проболтаться и сказать, кто на самом деле виноват в его смерти.
— А чего стоите дверь нараспашку?
— Напарнику плохо. Менялись местами.
Краснолицый кинул взгляд в полутемную кабину Фреда, потом — на асфальт, на котором виднелись темные пятна рвоты.
— Ну я и смотрю, вяленький он у тебя какой-то. Ну ладно — если что, сигналь, я потихоньку поеду. Бывай!
Он с силой захлопнул дверь, поерзал, устраиваясь на сиденье, поправил кепку и наконец уехал. Боря медлил. Он хотел, чтобы синяя фура отошла подальше.
Борин попутчик сел прямо, и тень снова скрыла его лицо. Боря выехал на дорогу. Машина двигалась медленно и ровно, Боря был ей за это благодарен. Он боялся, что от малейшего толчка мертвый человек на соседнем сиденье начнет заваливаться в его сторону.
Темный участок дороги вскоре кончился. По обочине пошли частые фонари. Фура миновала три нанизанные на дорогу деревушки. Кабина заполнялась светом, потом снова погружалась в темноту, и в этом мелькании лицо мертвеца выглядело еще более странным, чем показалось Боре сначала. Оно менялось. Почти неуловимо, в отдельных чертах. Иногда мертвец был похож на недавнего, мельком виденного сквозь помутневшее, растрескавшееся стекло водителя, иногда — на маминого знакомца, разрешившего Боре поиграть в старом грузовике. Волосы казались то русыми, то темными, на носу иногда возникала легкая горбинка, менялась форма бровей. Только запекшаяся кровь на виске оставалась неизменной.
Мертвец тревожил Борю. Он не мог быть галлюцинацией, потому что водитель синей фуры тоже видел его. Боря смотрел на темную дорогу перед собой и боролся с желанием потрогать. Его рука на рычаге переключения скоростей была совсем рядом с ногой мертвеца. Чуть вправо — и можно было коснуться грубой ткани брюк.
Боря не смотрел, куда едет, не заметил, как проехал между двумя оранжевыми конусами и попал на территорию дорожных работ. Под колесами Фреда шуршал плотно утрамбованный гравий, мимо проплыл массивный каток. Борина рука поднималась вверх, к лицу мертвеца, потому что брюки были всего лишь тканью. Пальцы коснулись кожи — у виска, где кровь была гуще всего. Подушечки пальцев покалывало от напряжения. Там, под ними, было нечто плотное, осязаемое, сухое и шершавое, но не теплое и не холодное — такое же, как окружающий воздух. Боря отдернул руку, поднес ладонь к приборной доске и в идущем от нее зеленоватом свете увидел на пальцах темные крошки, отставшие от кровавой коросты. Боря растер их между пальцами и почувствовал, как они впиваются в кожу и осыпаются на резиновый коврик.
Мертвец был настоящий. Это значило, что Боря не сошел с ума.
Он взглянул на дорогу, чтобы определить, где едет, и вдруг понял, что справа от него разделительный барьер с красными сигнальными фонарями. Боря резко нажал на тормоз. Сердце его в ужасе забилось. Езда по встреч-ке — за это можно лишиться прав. А мертвец в кабине серьезно ухудшал ситуацию. Молясь, чтобы никто его не увидел, Боря стал медленно разворачиваться через три пустынных полосы. Впереди мигала оранжевая стрелка влево. Он вернулся туда, откуда приехал, и с изумлением увидел перед собой недостроенную дорогу со следами собственных шин. Тут Боря развернулся снова. Мертвец рядом с ним не двигался и молчал.
«Значит, так надо», — подумал Боря. Ему стало спокойно.
Эпизод пятый ВТОРОЕ ИСПЫТАНИЕ
Придя в кафе третий раз, Мельник обнаружил, что оно называется «Мельница». Раньше он не обращал внимания на вывеску — впрочем, вполне возможно, ее тут и не было, — а теперь стоял на улице и внимательно ее рассматривал, думая о том, что в «Мельнице» ему самое место. На черном фоне белой краской была нарисована дуга огромного колеса с лопастями, и от него, словно круги по воде, уплывали неровные, дрожащие буквы. Сочетание черного и белого напомнило Мельнику о зиме по ту сторону «Мельницы», о черном небе и белом снеге, освещенном огромной холодной луной и двумя голубоватыми городскими фонарями возле входной двери.
Он зашел внутрь и улыбнулся, увидев Александру за стойкой. Она нахмурилась в ответ. Дождавшись, пока Мельник займет свое место за столиком, подошла, постукивая длинным кох-и-норовским карандашом по растрепанному блокноту:
— Я вас слушаю.
