– Какой, блин, сигнал? В городе ни одной уцелевшей вышки, вся электроника давно вышла из строя. В нашей общине кроме догнивающих батареек из супермаркетов да простеньких динамо-машин ничего нет. Да и устраивает все нас. Не в обиду вам сказать, чужаки в Калуге не нужны. – Лёша переводит взгляд с Ивана на меня и повторяет: – Не в обиду.
– Да сдалась нам твоя Калуга! – хмыкаю я. – Нам и без вас есть чем заняться. А вы и дальше убивайте друг друга и с пафосом заявляйте, что не такие, как все, а особенные. А на деле – просто облекли жажду крови в другую форму, прикрылись правилами и деградируете с каждым днем!
Лёша хмурится, пытается возразить, но я его останавливаю:
– Веришь, нет, но мне по фиг. Нынче каждый сам себе доктор.
Данилов не так категоричен. Он сомневается, не скрывает ли что-то Лёша. Да и сигнал – кто-то же связывался с Конфедерацией Печатников. Разве здесь может быть ошибка?
– Я, собственно, к чему все это рассказываю, – подает голос Лёша. – Мы бы не отказались от вашей помощи в захвате флага. У вас вон какая машинка, – мечтательно бормочет он, тыкая в дирижабль, – что вам стоит забросить нас в нужное место? Всего лишь высадите нас на крышу университета.
Опять двадцать пять! Дежавю. Сколько можно-то? Мы через это уже проходили.
– Э, нет, браток, в ваших разборках мы не участвуем, это даже не обсуждается. Сами выкручивайтесь.
Лёша вздыхает.
– А если заплатим, а?
– Нет, – отрезает Данилов. – Мы тебе не какие-нибудь там наемники.
Тут уж я благоразумно молчу.
– Жа-алко, – протяжно тянет Лёша. – Ну, если передумаете вдруг, время еще есть. Если что, мы здесь недалеко – в Доме Печати, рядом с храмом. Квадратное строение, мимо не пройдете. А храм отсюда из оврага в светлое время суток виден.
Какое-то время мы еще потягиваем свежезаваренный чай, а затем Лёша нахлобучивает кепку, натягивает ботинки и откланивается.
– Что думаешь обо всем этом? – шепчет мне Данилов, когда кусты смыкаются за спиной мужика.
– Хрен его знает. Я бы валил отсюда. Что-то нуждающихся в нашей помощи не видать. Или ты хочешь остаться?
Данилов пожимает плечами.
– В любом случае завтра надо выбраться из оврага и осмотреться, – говорю ему. – Давай тогда и определимся окончательно.
Золотая аллея, словно оправдывая свое название, усыпана пожухлыми желтыми и бурыми листьями. За моей спиной торчит пирамидальный обелиск в честь основания города, на его облезлых гранях еще сохранились рельефные рисунки. Позади остался какой-то там НИИ из красного кирпича, больше напоминающий старинный завод или вокзал. Передо мной – желтоватый от времени двухэтажный особняк. Кажется, Лёша говорил, что это бывшее музыкальное училище, а за ним будет тот самый Дом Печати, где укрылся штаб Сынов Сопротивления. Низенькие домики и коттеджи на склоне оврага скособочились, скосоглазились и сиротливо смотрят в стороны, но в них еще чувствуется Калужская величественная старина. Отсюда и пугающий Каменный мост, упирающий свои могучие основания-ноги в дно Березуевского оврага, выглядит красиво. Да, умели раньше строить, даже сейчас глаз не оторвать.
А над всеми домами возвышаются купола храма с сохранившимися крестами – того самого, который мы заметили с Даниловым, когда встали на стоянку в овраге. Потускневшая от времени позолота все еще поблескивает, несмотря на хмурое неприветливое утро.
Я чувствую себя будто заново родившимся, когда ощущаю под собой стертое сиденье своего байка. Меня переполняет чувство радости. Вот сейчас как рвану по улочке, выжму из байка все, на что способен мой старый дружище, и все невзгоды будут нипочем. Соскучился я по ревущему мотоциклу и ветру, надувающему слегка расстегнутую косуху.
Лёша предупреждал, что за НИИ лучше не соваться. Там центральный городской парк, который облюбовала какая-то дрянь. Нынче на месте красивого в прошлом места для прогулок – рассадник злобных тварей. Так уж теперь часто происходит, что скверы, аллеи и парки лучше обходить стороной.
Взрыкивает байк, я срываюсь с места, набирая скорость. Из-под колес летят во все стороны щепки, прелые листья и ссохшиеся комки грязи. Наглым образом вторгаюсь в тишину раннего утра, распугивая мелких зверушек и птиц, облюбовавших липовую аллею, вдоль которой я сейчас мчусь. И вдруг, внезапно, перекрывая шум мотора моего двухколесного товарища, раздается чудовищный хлопок, за ним еще один и еще. Небо слева озаряется вспышкой, будто восходит второе солнце, норовя сжечь все вокруг своим огненным дыханием. Кажется, что пылает овраг. Терзаясь нехорошими предчувствиями, я резко торможу и сворачиваю к нему. Ветки кустов и деревьев хлещут меня, цепляются за одежду, хватают байк, но я упорно рвусь напролом, а в сердце растет тревога и страх.
Худшие опасения оправдываются. В овраге на земле пылает переломленный пополам дирижабль. В воздух взмывают языки пламени, доставая, кажется, до небосвода. Данилов?! Я спрыгиваю с байка, кубарем скатываюсь по пологому склону, обдирая одежду об коряги, торчащие из земли. Лицо обдает жаром, близко не подобраться. Я бессильно загребаю руками землю, рву сочную траву и до одури пинаю ближайшее дерево. Ивана уже не вернуть, не вытащить из
