недавно едва перевалившее через полуденный час, клонилось к закату. Оно уже скрылось, заслоненное вершиной Заячьего Лба, хотя света пока еще хватало.
– Ваше высочество! – Свита короля и сам король обернулись и смотрели на гонца, бегущего к принцессе. – Они оправились и контратакуют! Жемчужный господин Ю просил передать, что Сила ломит, но не ломает.
– Ломит, но не ломает, – задумчиво повторила за ним Сцлафш. – Ломит… Да, этого следовало ожидать.
Она говорила не с гонцом, а сама с собой:
– Он в Серебре, а не в Золоте, это очевидно. И потом, вокруг него слишком много крови.
– Ваше величество! – обернулась она к королю. – Прикажите бросить в бой подкрепления. Сегодня нам остается только держаться. Если продержимся, то возможно, завтра…
Она не договорила, целиком уйдя в свои мысли.
– Князь! – сказал король, вероятно, знавший за своей бабкой такую манеру разговора и ничему не удивлявшийся: – Будьте любезны вывести резервную дивизию.
– Благодарю за честь, ваше величество! – поклонился королю рыцарь в доспехах, украшенных красной эмалью и золотом…
Ночь наступила только через два часа, и все эти два часа две армии продолжали истекать кровью, упорно не желая сдать Легатовы поля противнику. Гремела битва, военачальники волна за волной слали в бой подкрепления, таяли резервы, склоняя военное счастье то в одну, то в другую сторону, но решительного перевеса никому добиться не удавалось. Волны атак накатывались и отступали, оставляя за собой горы трупов и кровавую пену, пока тьма, упавшая на землю, не поставила точку в людском безумии.
Наступила ночь. Она была черна как могила. Плотные тучи обложили небо, и лунный свет не достигал земли. Ветер стих, но стало заметно холоднее, и мелкий ледяной дождь то и дело падал с мертвых небес на костры бивуаков и на измученных людей, пытавшихся согреться их теплом. В переполненных лазаретах кричали и стонали раненые, для них сражение продолжалось. Теперь это было сражение за жизнь, но очень многим из них не было суждено пережить эту холодную ночь. В аханском лагере, на Заячьем Лбу, военачальники, собравшиеся в обтянутом шелками и завешанном коврами королевском шатре, держали совет. Молодой король был мрачен, военачальники нервничали. А метрах в двадцати от них, в другом, еще более роскошном шатре, лежала на брошенных на ворсистый ковер подушках принцесса Сцлафш. Лицо ее было холодно и не выражало никаких эмоций, но Лику это обмануть не могло. Она знала, что такое быть Цшайя, потому что и сама была ею. Лика не могла знать, о чем думает принцесса – они больше не вели свой молчаливый диалог, но она понимала, что Сцлафш одолевают сейчас тяжелые мысли и душа ее болит, как открытая рана.
А в нескольких километрах от Заячьего Лба, по другую сторону Легатовых полей, за жидкими цепями передового охранения, за огромным военным лагерем спал в своей палатке князь Вер. Он бился весь день с максимальным напряжением сил, и это было непросто даже для него. Даже волшебное Серебро не делает человека богом, как не делает его богом и волшебное Золото.
Лика по-прежнему стояла на высокой скале, торчащей из стылых вод Ледяной. Она не устала и не ощущала ни холода, ни неудобства, как не ощущала и голода и самого хода времени, лишь отмечая его равнодушным сознанием. Здесь, на скале, она провела почти весь прошедший день и всю ночь, встретив мрачный туманный рассвет. Перед ней на равнине медленно и тяжело просыпались обе измученные и обескровленные армии. Солдаты совершали свои обычные, необходимые в этот ранний час дела: умывались (те, кто умывался), облегчались (практически все), что-то ели (кто жадно, а кто нехотя) и что-то пили, поправляли снаряжение, проверяли оружие. Но, в конце концов, подчиняясь неумолимой воле рока («Ветры Шацсайи [143] дули им в спину»), все равно двигались к полю смерти (они уже начали называть Легатовы поля Смертными), чтобы продолжить сегодня то, что не завершили вчера. Начинался второй день великой битвы аханков и гегх.
Солнце едва показалось над верхушками деревьев Королевской Десятины, и сизый туман еще стелился над стылой землей Легатовых полей, когда аханки атаковали, бросив в бой всех еще остававшихся в строю рыцарей. Ощетинившийся опущенными копьями рыцарский бивень был направлен прямо в сердце гегхского построения. За ним, оставаясь до времени позади, но все больше смещаясь вправо по мере приближения к гегх, двигалась легкая кавалерия – восемнадцать регулярных сабельных рот, не участвовавших в сражении, бушевавшем накануне. Замысел пославшего их в бой был очевиден. Таранный удар рыцарей должен был опрокинуть гегхское каре, а легкая кавалерия – атаковать гегх во фланг. Ответ Круга воев был прямолинейно прост и вполне ожидаем, если учитывать их традиции. Они встретили аханков в плотном строю, твердо стоя на занятой позиции.
Расстояние между армиями было значительным, а поле боя за вечер и ночь освободилось трудами похоронных и лекарских команд от убитых и раненых накануне, так что аханки успели набрать скорость и сомкнуть строй. Неумолимое и все более ускоряющееся движение бивня, идущего в атаку навстречу встающему над гегхским каре солнцу, было исполнено грозной мощи и мрачного величия. Казалось, ничто не способно остановить этот железный поток, но вои гегх, не дрогнув, приняли удар тяжелой кавалерии на длинные пики. Три залпа вейгов[144] – кое-кто из лучников успел послать даже четыре стрелы – и длинные (до пяти метров) пики ополченцев Северного Ожерелья[145] сломали острие бивня, однако не смогли полностью остановить набравшую скорость бронированную лавину.
Рыцарские кулаки[146] вломились в центр гегхского фронта и увязли в нем, прорезав его почти до середины. Теперь тяжелые прямые мечи, булавы и выставившие наружу стальные острия скорпионы бросивших копья рыцарей противостояли алебардам, глефам
