И Лика тоже обняла Йф. Так они и стояли минуту или две, ничего не говоря, но сказав друг другу все, что нужно и можно сказать. Все, да не все, и невысказанное все равно предстояло сказать.
– Йф, – Лика сказала это, не разжимая объятий, – есть одно место, о нем никто ничего не знает, и мы сможем там…
– Ты говоришь о земле Абеля? – тихо спросила Йф.
– Что? – Лика не могла поверить в то, что услышала, но интуиция, ее интуиция, которая была уже сродни ведовству, сказала ей: «Да. Да, Йф знает, как бы странно это ни было».
«А впрочем, что здесь странного? – спросила она себя, и сама же ответила. – Вполне нормальный ход с его стороны».
– Ты знаешь, – признала она.
– Знаю, – подтвердила Йф, отстраняясь и глядя Лике в глаза.
– Давно?
– Десять лет. – И добавила, предупреждая вопрос Лики: – Старшая Э поставила мне печати.
Вот так просто. Проще некуда. Вика поставила печати, как поставила их когда-то и ей самой. Мог бы и Меш, но в данном случае Вика была лучшим кандидатом в восприемники. И в самом деле, кто же еще, если не самый близкий человек? И Федя ей все рассказал. Ну пусть не все, но основное наверняка. Федя благородный, знал, на что идет, чем рискует, но все равно рассказал. Не захотел жить во лжи. Ай да Федя, ай да сукин сын! А она? Йф девочка не простая. Это выглядит она, как какая-нибудь Дюймовочка – куколка бриллиантовая – но на самом-то деле она настоящая, без дураков и наигрыша, аханская аристократка. Княгиня, графиня, баронесса… Что еще требуется? Так она еще и флотский офицер, а это, как ни крути, традиция. Нет, не так. Традиция с большой буквы. И все-таки Йф приняла и прожила с этим десять лет, родила Феде дочь, и ни словом, ни взглядом – даже ей, Лике! – не показала, что знает. Чудны дела твои, Господи! Воистину чудны!
– Ну, так, значит, так, – сказала Лика, автоматически повторив любимую присказку Феди. – Значит, на Землю…
Глава 12. Метель
За Перекатом тракт сначала вильнул вправо, обтекая поросшее могучими дубами подножие Бобра, и две или три мили тянулся почти по самому берегу Норовы между окрашенной уже в цвета осени рощей и быстрой холодной водой, шумевшей на острых камнях. Но затем дорога решительно свернула к западу и начала подниматься на высоты Первой Гряды. Шум речного потока остался позади. Воздух стал суше, а солнце поднялось выше и светило теперь из-за спины, бросая их длинные тени под копыта неторопливо идущих в гору лошадей.
Эта часть пути оказалась не трудной и даже приятной. Сделав в начале подъема один лишь краткий привал, за час до полудня они ехали уже через редколесье гребня гряды. Из-за частых в этих местах свирепых северных ветров деревья по обеим сторонам тракта росли с наклоном к югу. К тому же по этой или иной неизвестной Мешу причине деревья настолько далеко отстояли одно от другого, что лес казался прозрачным и на самом деле просматривался на многие десятки метров во все стороны. Сияющее золото осени наполняло его, как светлое вайярское вино хрустальную чашу, и зрелище это нравилось Мешу не только потому, что было божественно красиво, но и потому, что устроить в таком лесу засаду было не просто. Впрочем, как не уставал повторять Виктор-Ворон,[150] засаду можно устроить везде, хоть в чистом поле – было бы желание, время и умение. А опасность, ждущую их впереди, Меш чувствовал с раннего утра, с того самого момента, когда в предрассветных сумерках они, он и Сиан, выехали с постоялого двора в Птичьем Бору и начали свой дневной переход, который, если планы Меша осуществятся, должен был завершиться уже в вечерних сумерках в Горянке – крошечном городке, приютившемся на восточном склоне Второй Гряды. Третья Гряда, которую чаше называли Железной Стеной, была их целью, но до столицы Сиршей было еще как минимум три дня пути. А вот цитадель Сиршей находилась намного ближе, но дело было в том, что там их никто пока не ждал. К сожалению.
«Подумаешь о дурном, оно и случится». – Ощутив укол внезапной тревоги, Меш бросил взгляд на север.
О погоде он вроде бы и не думал, но «дурное дурному сродственно», как говорят в Вайяре. Думал об одном, случилось другое. Стужок, легонько поддувавший по временам с самого утра, явно усиливался. Холодный северный ветер, застигший путника в пути, да еще и на высотах, и сам по себе неприятность не из последних, но дела, судя по тому, что видел, а главное, чувствовал сейчас Меш, обстояли значительно хуже. Их ожидала метель. Первана – первая в году, обычно короткая, но зато яростная зимняя буря.
С холодного севера, с вершин Ледяного хребта на крыльях стремительно набиравшего силу стужка приближался грозовой фронт. Тяжелая масса иссиня-черных чреватых снегом туч наползала на все еще пронизанное солнечным светом безмятежно-голубое, но быстро темнеющее небо над их головами. Меш по-волчьи втянул носом воздух и покачал головой. Сомнений не было, он знал, пройдет не более получаса, и начнется снегопад, который ближе к вечеру выродится в метель. Но метель, как тут же понял Меш, была только метелью. А вот запах опасности, который он только что почувствовал, был недвусмысленным напоминанием о том, что они находятся на чужой земле, где нет друзей и помощи ожидать не от кого.
Чужой, опасный и нетерпеливый интерес, заставлявший шевелиться волосы на его загривке, был уже привычен, и Меш не склонен был уделять ему больше внимания, чем он того заслуживал. Хотя за последние несколько часов враги – а то, что это были враги, он знал наверняка – явно сократили дистанцию. Однако теперь Меш уловил чужое дыхание и где-то впереди, не очень близко, но вряд ли по-настоящему далеко. Он оглянулся через плечо на едущую в нескольких шагах позади него Сиан и встретил ясный взгляд и чарующую улыбку, расцветшую на ее дивных губах. Секунда, краткий миг,
