– Мадемуазель графиня, боюсь, в вашем замке нас не ждут. И замок совсем не ваш.
Насупившись, я зыркнула на него:
– Издеваешься?
– Немного, – признался он и с улыбкой добавил: – Чтобы ты к спеси дворянской не привыкала, а то ишь как на беднягу накинулась! Думал, испепелишь взглядом.
Я покраснела. Мадам Тэйра хрюкнула в кулачок.
Она тоже на его стороне. Все против меня… Но Этьену на мои обиды было наплевать, и он по-шутовски приподнял шляпу и прогундосил:
– Госпожа графиня, сами мы не благородные, но решили посметь пригласить вас со свитой в скромную обитель моей матушки.
– А если откажусь? – спросила я.
– Тогда опять будете спать в каком-нибудь клоповнике, если предприимчивый Марешаль лучше не найдет. А я так и быть понежусь на перинах у матушки. Вы уже извините, сударыня, после целого дня пути мое бренное тело требует чего-то помягче, и еды поприличнее.
Старушка не вмешивалась, только хитро покашливала и поблескивала глазками. Собственно, желание познакомиться с матушкой Этьена было ничуть не меньше, чем походить по залам Анси, и я снисходительно улыбнулась:
– Графиня принимает ваше милостивое приглашение, мсьё. Папенькиными стараниями, думаю, что сами вы уже стали благородными. Так что не прибедняйтесь, господин барон.
Этьен фыркнул, а когда устремился вперед с криком: «На развилке сворачиваем направо», мадам Тэйра сделала гримасу, передразнивая меня:
– Графиня принимает… Бёф, лицо попроще сделай, а то мамаша Годфруа может при случае и башмаком в морду. Она такая.
Ой… Ну что это такое? Только настроишься быть графиней, сразу в морду норовят! Хоть разорвись.
Мадам Тэйра вдруг напомнила:
– Про кокон не забудь. Мало ли, кто там и что…
И я послушно принялась окружать себя золотым коконом, защищаясь от ненужных чувств.
Прогремев колесами и подковами по скучным улочкам Тоннэра и ничем не примечательной площади, наша процессия выехала на дорогу вдоль рощи и несколько минут спустя остановилась у огороженного хилым забором участка. В самом центре в гуще зелени и цветов стоял внушительный дом с остроконечной крышей, покрытой качественной новой черепицей. Красные ставни густо оплетал плющ.
– Приехали! – Этьен резво махнул на гнедом через низкие воротца.
Невысокая девица, что возилась с розами, обернулась и с визгом кинулась Этьену на шею:
– Тити!
Закружив ее, Этьен довольно прогрохотал:
– Не ждала, сестренка?
На поверку девице оказалось лет четырнадцать, не больше. На ее визг из дома выбежала крепкая малышка лет пяти, а затем миловидная брюнетка в чепце и простом домашнем платье, с годовалым младенцем на руках. Все три сестры семейства Годфруа были черноволосы, как мать, и кареглазы, как отец. Мадам и малышка с радостным криком тоже бросились обнимать Этьена. Тот цвел, как полевой мак, и раздавал поцелуи направо и налево. Признаюсь, странно было видеть его в кругу семьи, счастливым и довольным, покровительственно осматривающим своих разновозрастных женщин. Удостоверившись, что все они одинаково розоволицы и находятся в добром здравии, Этьен расцвел еще больше.
Я поторопилась спуститься из кареты на землю. Огюстен спешился и подал руку мадам Тэйра. Этьен, наконец, вспомнил о нас и, отлепив от себя сестер и матушку, распахнул ворота.
– Матушка, я не один, с друзьями. Позвольте вам представить: мадам Тэйра. Та самая, что спасла меня еще ребенком от разбойников, помните? – Женщина изумленно моргнула и слегка поклонилась. Этьен продолжил: – Мсьё Марешаль, купец, силач и славный малый. Ему я тоже многим обязан.
– Очарован, мадам, – Огюстен с присущей ему куртуазностью поцеловал женщине руку.
Малышка на руках матери надула пухлые щеки и срыгнула прямо на великана. Тот неловко улыбнулся и поспешил стереть платком детскую шалость с сюртука.
Этьен подал мне руку и подвел к матери:
– А это мадемуазель Абели Мадлен Тома де Клермон-Тоннэр, которая буквально вчера спасла мне жизнь и к тому же является моей родственницей. Правда, очень дальней. Как и мадам Тэйра.
– Что-то слишком многие тебя уже спасали, не пора ли перестать лезть в неприятности и поберечь свою шкуру? – шепнула ему на ухо женщина, но так, чтобы я услышала.
– Мадам, – я сделала реверанс и искренне улыбнулась в надежде, что напряженный взгляд серых глаз матери Этьена изменится на более радушный. Та все же смотрела на меня с недоверием. Особенно на мое платье, больше уместное для приема во дворце, нежели для деревенского двора. Этьен не
