– Да.
– Тогда иди.
Лекарь отстранился от двери и пропустил сына. Уже выходя, Этьен снова оглянулся на меня. Наверное, так затравлено смотрел бы зверь, угодивший в капкан. В сердце кольнула жалость, но Этьен тут же выпрямился и зло бросил в мою сторону:
– Я не просил меня спасать!
«Не делай добра, и никто не воздаст тебе злом…» – говаривала нянька Нанон и была тысячу раз права. Я закусила губу. На глаза упала прядь волос. Хотела её отбросить, но вместо этого дрожащая рука выдала резкий кульбит и шмякнула меня по лбу. Будто и не моя была, а чёртик, выскочивший из омоньерки. Я не выдержала и ругнулась.
Плотно прикрыв дверь, лекарь подошёл к кровати. Глядя на меня, он поцокал языком, покрутил носом так, что усы над губой заходили ходуном, и заговорил негромко:
– Итак, Абели Мадлен, для тебя не существует слова «нельзя», не правда ли? – Жесткие нотки прозвучали так угрожающе, что мне захотелось вскочить с кровати и убежать, сломя голову. Эх, если б я могла. Лекарь скрестил руки на груди. – Ты плевать хотела на приказы и предупреждения?
– Нет, мсьё, нет. Но ваш сын… он упал прямо передо мной…
– И?..
– Я почувствовала, как ему плохо…
– И?..
– Но ведь это по моей вине!
Лекарь склонил голову набок.
– И ты считаешь, что вправе решать за всех? Что ты – сама Фортуна, мадемуазель Судьба или богиня Правосудия? А я, по-твоему, никчёмный докторишка, которому не под силу вылечить собственного сына от банальных травм?
– Нет, мсьё. Простите, – потупилась я. – Но разве он не умирал?
Лекарь оставил вопрос без ответа и подался вперёд:
– А ты понимаешь, что мой сын – душевно неуравновешен? Что ему ничего не стоит возопить на всю базарную площадь о ведьме и колдуне-отце, который разводит нечисть в доме?
– Неужели он сделает так, мсьё?! – ужаснулась я.
– Не трезвый, так пьяный.
– Простите, я не знала, не думала…
– А голова на что? Прически делать и ленты завязывать? – грозно спросил мсьё. – Ты должна думать! С твоими-то способностями, в которых ни черта не смыслишь. Расшвыриваешься ими направо и налево. Всё игрушки тебе! Судьям или инквизиторам тоже будешь лепетать: «Простите-извините, я не знала»? Ты хоть представляешь, что грозит обвиняемым в колдовстве? Дыба, плети, испанский сапожок, железное кресло, утыканное шипами. Хочешь голой в колодках сидеть на площади? Или в огне корчиться, а? Хочешь?!
Меня затрясло. Я не могла и слова вымолвить.
– И зачем я взялся тебе помогать? Скажи. С таким же успехом я мог набить свою подушку порохом, поджечь фитиль и ждать, бабахнет или нет.
– Простите, мсьё, больше не буду.
– Не будешь. По крайней мере, несколько дней можно пожить спокойно, – кивнул лекарь. – Выплеснула всё на-гора?. Теперь на покойницу похожа. Ну и как, хорошо тебе? Результатом довольна?
– Нет, – всхлипнула я. – Ноги не ходят, руки плохо слушаются, болит всё. Очень.
Мсьё Годфруа, казалось, смягчился и обхватил моё запястье. Послушал и лишь покачал головой.
– Мсьё, а я смогу снова ходить?
– Сможешь.
Лекарь сел на кровать, оттянул мне нижние веки, потрогал пятнистые руки, расшнуровал корсаж и потянул белую рубашку.
– Мсьё, зачем…
Я вспыхнула, сердце забилось от смущения. Если бы могла двигаться, уже бы спряталась под кровать.
– Молчи, дурная. Я тебе не мужчина, я – врач. Я должен тебя осмотреть.
Он стянул с плеч рубашку, оголив мне шею и декольте. Надавил пальцами на грудную клетку. Я взвизгнула.
– Позволь догадаться: тут у тебя ничего не было. Вот этого багрового пятна?
– Мне не видно, мсьё, – втянула я в себя воздух. – Но раньше кожа была чистой.
– Этьенов шрам на себя перетащила, – заметил лекарь. – Странно, с ожогом Софи такого не было. Надеюсь, пройдёт.
