С невинной улыбкой я произнесла:
– Доброе утро, мсьё Годфруа! Не правда ли, живописный восход сегодня?
Лекарь посмотрел на меня, затем на сына, нервными рывками вытирающего лицо и стряхивающего капли воды с волос, и буркнул:
– Так и знал. Этьен, ты в порядке?
Тот глянул на отца, как на лютого врага.
– Не уверен. Я требую объяснить, в чём дело! И что вообще происходит? Почему я здесь?
– Ваш сын ничего не помнит, мсьё, – задорно пояснила я. В меня будто бес-хохотун вселился. Впрочем, когда тебе уж очень плохо, появляется значительное преимущество над остальными – ничего больше не кажется страшным. И я со смешком добавила: – Молодой мсьё ищет детские шрамы. Потерял где-то. Может, под кровать закатились…
– Прекрати паясничать, Абели, – перебил меня лекарь.
– Что за игру ты затеял? – с напором спросил Этьен и шагнул к отцу. Ни дать, ни взять молодой бычок: вот-вот вспорет живот рогами.
– Никаких игр, – спокойно ответил мсьё Годфруа. – Вчера тебя принесли в беспамятстве, ты был серьезно ранен в драке. Три укола шпагой, одно ножевое ранение, два сломанных ребра. Судя по кровоподтёкам, отбитые почки, разбита голова. Ссадин, шишек и ушибов не пересчитать.
– Что за выдумки? Я абсолютно здоров.
– Конечно, здоров. Сегодня здоров. – Лекарь жестом указал на меня: – Знакомься: мадемуазель Абели Мадлен Тома, моя пациентка и одновременно помощница. Мадемуазель обладает уникальным даром забирать чужие недуги на себя.
Мне доставило подлинное удовольствие видеть, как вытягивается лицо Этьена. Его взгляд метнулся от отца ко мне, скользнул по моему неподвижному телу и задержался на покрытой красными пятнами руке.
– То есть она… – пробормотал Этьен.
– Она наверняка сейчас чувствует всё, от чего избавила тебя, – смакуя удовлетворение от реакции сына, подтвердил мсьё Годфруа. – И, очевидно, благодаря ей, ты теперь здоров, как новорождённый младенец. Даже без старых шрамов. Я прав, Абели?
Я лишь кивнула. Краска отхлынула от щёк Этьена, и он опустился на стул. Довольный мсьё Годфруа засунул руки в карманы широкого балахона.
– Хоть ты и не слишком склонен учиться моему делу, всё равно можешь представить, какие боли сейчас одолевают юную мадемуазель. Бедняжка! Я предостерегал её от этого, опасаясь, что слабый организм не выдержит и половины, – распевно и негромко, будто сказитель, вещал лекарь. – Ты ведь вчера чудом не умер. Но, как видишь, несмотря на свои семнадцать лет и собственные недуги, мадемуазель настолько сильна духом, что даже улыбается. Мы можем только восхищаться ею и поклониться в ноги.
Этьен уставился в пол. С удивлением я заметила, что лекарь едва скрывает торжествующую усмешку. Ого, а ему явно нравилось то, что сын не знает, куда себя деть от неловкости! На секунду мне показалось, что мсьё Годфруа даже увеличился в размерах, навис, как туча, над сгорбленным сыном. С выражением истинной добродетели лекарь добавил:
– Если ты не успел поблагодарить мадемуазель, сейчас самое время.
Этьен буркнул что-то наподобие «спасибо» и ринулся к двери, но отец преградил дорогу.
– Тебе не стоит выходить за ворота.
– Это ещё почему?! – вскинулся Этьен.
– Вчера полгорода видело побоище в гостинице, а потом пошли разговоры, что ты при смерти. Даже кюре приходил осведомиться о твоём здоровье, – вкрадчиво ответил мсьё Годфруа, – и спрашивал, не пора ли служить заупокойную или исповедовать умирающего. Старый лис. Я, конечно, известен своим лекарским искусством, но в данном случае люди оценят твоё мгновенное выздоровление как чудо. Впрочем, чудо оно и есть.
Лекарь сверлил глазами сына.
– Ты знаешь людей и знаешь, что епископ точит на меня зуб. Простые люди сначала будут стены приступом брать в поиске чудесного исцеления. И в том еще полбеды, хоть нам с тобой и будет неудобно от этих толп. Но ведь Абели – слабая девочка, которая ещё не владеет даром. Она этого не выдержит.
Они вдвоём посмотрели на меня. Растерянный красавец-сын и неказистый, но спокойный, как скала, отец. В чём-то неуловимо похожие, но совершенно разные. Лекарь продолжил:
– И потом слухи поползут дальше. Ты не успеешь моргнуть глазом, как её обвинят в колдовстве. Возможно, и нас с тобой тоже. Ты хочешь, чтобы жестокие инквизиторы пытали эту девочку в каменном подземелье? Подвешивали на крючья, мучили днями и ночами, а потом сожгли на площади?
Святые угодники! От тихого голоса лекаря по моей спине поползли мурашки, я всё живо представила и по-настоящему испугалась. Никогда не думала, что мой недуг, мой дар способен привести к такому кошмару. Крючья… Костёр… Ой!
– Ты хочешь, чтобы её сожгли? – повторил вопрос мсьё Годфруа.
– Нет, – хрипло ответил Этьен.
– Тогда придётся с неделю-другую притворно «выздоравливать». И побыть дома. Ты меня понял? – акцентируя последнее слово, спросил отец.