чем дольше огонь бушевал во мне, тем больше сил возвращалось, а с ними родилась и уверенность, что уж если не смогу выбраться отсюда на свободу, то, по крайней мере, устрою феерический уход в мир иной. «В веках будут помнить и страшные легенды рассказывать, – стиснув зубы, думала я, – лучше про настоящую ведьму, чем про сожженных невинных девушек!»
Как там говорила мадам Тэйра? Воображай все, что хочешь… «Даром, что ли, дар?» – хмуро решила я и вообразила, как мое тело становится огненным и разрастается, разбухает, словно на дрожжах. Как ни странно, но вскоре я ощутила плечами и головой выдуманного тела неровную каменную кладку стен, уперлась загривком в потолок, а ладонями – в кованую дверь и сырой угол. Чувствовала все, словно на самом деле. Только факела на стенах не жгли, а приятно щекотали. Что ж, судари, поиграем?
Я обернулась. Францисканец, мэтр Капотэ и мое реальное тело оказались где-то внутри гигантской огненно-прозрачной меня. Помещение для допросов виделось мне сквозь дрожащее, раскаленное марево. «Ну вот, зато не холодно».
Женоненавистники забеспокоились, запыхали ртами, скривились, словно их сунули головами то ли в дымоход, то ли в жаровню. Я зло рассмеялась. И реальная я тоже засмеялась. Смех в пустой комнате вышел громким, внезапным и оттого по-настоящему демоническим. Эхо разнесло его по углам. С ужасом озираясь, борцы с ведьмами начали креститься, да только делали это с трудом, словно рукам их требовалось протискиваться сквозь что-то густое и вязкое.
Я реальная показалась отсюда, сверху маленькой, синюшной и совершенно замученной, с темными кругами под глазами и красным следом от петли на шее. Реальная Абели села на полу, уложив на колени связанные кисти рук, от которых веревка тянулась к черному кольцу на стене. Огненное тело меня- великанши тоже устроилось поудобнее, а пылающая прозрачная ладонь накрыла крошечный совсем рубин.
– Господи спаси! – заголосили в унисон знатоки ведьм, обильно покрываясь потом от мистического жара. – Помогите! По-мо-ги-и-ите!
– Изыди, сатана! – провизжал францисканец, выставляя в мою сторону висящий на шее крест, лихорадочно бормоча на латыни слова молитвы и постоянно сбиваясь.
– Сам ты сатана, – хрипло ответила реальная я и засмеялась еще громче, а потом в шутку стала цитировать назубок выученную молитву экзорциста.
Глаза францисканца округлились – откуда ему знать, что наша аббатиса заставляла провинившихся учить первую попавшуюся ей молитву. Мне вот с этой повезло. Впрочем, не только.
– А-а-а! – уже без молитвы закричал он, закрываясь руками. – А-а-а!
Уши свело от этого истерического визга, и я хлопнула брата Лоренцо огненной ладонью по голове. Он рухнул под стол, а мэтр Капотэ, напротив, резво бросился к выходу. В то же мгновение кованая дверь распахнулась, и, сбив с ног толстяка, в комнату для допросов ворвались де Моле и местные стражники.
«Ну, вот и вы, ребята! Вовремя. Помощники мне не помешают, – решила я и позволила желто-алой лаве вырваться из макушки. В доли секунды огненная струя изверглась в сводчатый потолок, растеклась к углам и залила тяжелыми каплями всю комнату и людей, находящихся там. Я мысленно обратилась к вооруженным мужчинам: – Вы – мои слуги. Вы рады мне служить. Защитите меня от этого толстого свина!»
Взгляды вновь пришедших остекленели, лица обрели тупое выражение, и десяток шпаг, кинжалов и копий вонзился в распластанную на полу тушу мэтра Капотэ. Содрогнувшись от его боли, но не чувствуя ни грамма жалости, я вернулась из прозрачного огненного в реальное тело. Новая армия деревянных Големов преданно ждала указаний, а из-под стола визжал, как полоумный, монах, впервые встретившись с чем-то по-настоящему сверхъестественным. Все мое негодование сконцентрировалось на тощей фигуре францисканца. Засвербела, запульсировала в голове жажда мести – не столько за себя, сколько за всех женщин, замученных ничтожным лицемером, за ту двенадцатилетнюю девочку, сожженную месяц назад, за несчастных селянок в Германии.
«Мне отмщение, аз воздам», – вспомнилось Библейское наставление, но я тут же отвергла его, скривилась и кивнула в сторону францисканца:
– Заставьте этого гнуса замолчать. Лучше насовсем. И освободите меня.
Големы принялись исполнять. Потирая развязанные, наконец, страшно ноющие руки, я смотрела, с трудом сдерживая рвоту, на то, как хлещет кровь из вспоротого горла инквизитора. Заставила себя не отворачиваться. И неважно было, что я не могла подняться от слабости, неважно, что прочувствовала на себе каждый удар клинка, пока монах был жив. Совершенно неважно. Перетерпела. Оставь его в живых, и он убьет тебя сам. Изощренно. С улыбкой. Пятная своим скверным ртом имя Христа.
– Ты! – я ткнула пальцем в де Моле. – Понесешь меня на руках. А ты, – я вычислила по костюму начальника стражи, – веди меня в казематы, к новому пленнику, Этьену Годфруа. Ясно?
Новые Големы гаркнули хором:
– Как скажете, госпожа!
Я окинула взглядом других пятерых стражников и грозно велела:
– Всех, кто попробует мне помешать или захочет схватить меня, убейте!
