Крымову лист бумаги, на котором красивым бисерным почерком были написаны стихи.
— Ваше мнение для меня особенно ценно!
— Почему именно мое мнение? — улыбаясь, спросил Крымов.
— Не скромничайте, Олег Николаевич, — лукаво посмотрев на инженера, проговорил Катушкин. — Неужели не хотите прочесть?
Крымов пожал плечами и принялся внимательно рассматривать поданную ему бумажку.
Никогда в жизни он не питал особого пристрастия к стихам. Поэзией интересовался в меру, как интересуются люди его возраста. Но не нужно было быть хорошим знатоком, чтобы сразу определить беспомощность показанных ему строк.
Вот как они выглядели:
Дальше следовало все в том же духе.
— Ну, как? — заволновался Катушкин, когда Крымов кончил читать. — Будут замечания?
— Вообще, ничего… — пробормотал тот, не решаясь обидеть поэта. — Правда, очень много неясностей… недоделок, что ли. Вот, например, вы пишете: «зреет гирлянда бананов». Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что плоды бананов могут быть расположены в виде гирлянды только в том случае, когда их продают нанизанными на бечевку. А растут они иначе.
— Черт возьми! — смущенно сказал Катушкин. — Вы правы. Надо было посмотреть в учебнике ботаники…
— Вы, значит, пишете стихи? — спросил Олег Николаевич, чтобы прервать наступившее неловкое молчание.
— Разве Трубнин не говорил вам об этом? — удивился конструктор и, не дожидаясь ответа, тут же добавил: — У меня еще есть небольшая поэма о северном сиянии. Хорошо, если бы вы прочли ее.
— Прочту. Обязательно прочту… — ответил Крымов. — Но только я хочу предупредить вас: в стихах разбираюсь посредственно. Честно скажу: ничего не понимаю!
— Да вы смеетесь надо мной, что ли! — недоверчиво проговорил Катушкин. Ваша скромность переходит всякие границы.
Крымов готов был уже не на шутку рассердиться, но, увидев обиженное лицо инженера, вовремя остановился. Не зная, что делать, Олег Николаевич принялся вновь просматривать стихотворение о бананах, зреющих под лучами тропического солнца.
— Да, — наконец произнес он, стараясь придать своему голосу как можно более авторитетный тон. — Призвание, то есть, простите, дарование, у вас, по-видимому, есть, но работать над собой придется еще очень много… очень много.
В это время по опустевшему залу пронесся звонкий голос, кто-то звал Трубнина по имени и отчеству. Крымов вспомнил, что уже слышал этот голос, когда вечером шел со станции. Он принадлежал женщине, с которой прощался Трубнин.
Олег Николаевич повернул голову и увидел быстро идущую по залу высокую девушку, одетую в пестрое платье. Умное и энергичное лицо ее было чем-то обеспокоено. Она еще раз позвала Трубнина и, убедившись, что его нет в конструкторском зале, направилась к дверям, ведущим в кабинет начальника.
— Кто это? — тихо спросил Крымов, провожая девушку взглядом.
— Зоя Владимировна Семенова. Геолог… Очень милая девушка. Она является консультантом по геологическим вопросам в нашем институте, — хмуро проговорил Катушкин. — В поэзии также разбирается неплохо, — добавил он уже более веселым тоном.
— Вы, кажется, не на шутку увлекаетесь поэзией… — заметил Крымов, приводя в порядок свой стол.
— Я тут не один! — обрадовался конструктор. — У нас в институте есть еще несколько человек: товарищ Петряк, счетовод производственного отдела, слесарь Томилин, очень одаренный юноша, Галуновский, работник отдела технического контроля, и еще ряд товарищей. Имеются прозаики. В работе нашего литературного кружка много недостатков, нет опытного руководителя! Но люди — определенно талантливые! Вы убедитесь в этом сами. Кстати… Не устроить ли в нашем клубе вечер поэзии? Мы бы все выступили… Как вы думаете? Мы часто устраиваем такие вечера. Обычно на них приходит много народу, большинство принимает активное участие в обсуждениях… Может быть, вы тоже выступите?
— Отчего же не устроить. Конечно, устраивайте! Я тоже приду на вечер послушать местных поэтов, — ответил Крымов, — приму участие в обсуждении их стихов…
