– Они его хотели скинуть – ходили наверх, требовали. Полгода копошились…
– И не скинули, конечно?- Гость помотал головой:
– Не-а…
– Так и сидит?
– Ну, не совсем.- Усмехнулся гость.- Мы накапали шефу, тот чего-то там с кем-то переговорил – так больше его там и нету…
– А где ж он?
– А никто не знает…
– Хорош был гусь…
– Да проститутка он просто… И нас хотел проститутками сделать – да не вышло, вишь… Не привыкли мы штаны-то по первому требованию сымать – шеф отучил. И шахтёры, глядя на нас, тоже чуток подучились… Вишь, как оно обошлось…- Заключил рассказчик.- Ежели человек отвык быть 'куда пошлют' – из его уже трудно проститутку сделать: сопротивляется…
Плёнка кончилась. вторая сторона была чистой – видимо, неудобно было при работягах кассету переворачивать. А жаль.
В один из 'вечеров у Абара' я вернул ему кассету.
– Ну, как?- Усмехнулся он.
– Ничего… Но – мало…- Посетовал я. Мы разговорились. Наита, сидя в углу, казалось, дремала.
– Понимаешь,- задумчиво толковал Абар,- человек есть сущность весьма многогранная… Когда я был маленьким – я делил людей на 'плохих' и 'хороших'. Потом – как-то вдруг понял, что это неправильно, ибо не бывает ни 'совсем хороших' и 'совсем плохих'… Нельзя делить мир на чёрное и белое…
– На самом деле там есть ещё и градации серого?- Попытался съязвить я.
– На самом деле мир – цветной.- Вздохнул президент.- И – ни чисто чёрного, ни чисто белого в нём просто не бывает.- Мы помолчали. Я – неловко, он – выжидающе.
– Так вот… В любом человеке всегда есть что-то… как от меркантильного дельца, так и от восторженного юноши. У кого-то… чего-то одного больше, другого – меньше… У кого-то иного – совсем наоборот… Мы видим лишь результат борьбы… внутри его… этих… да и других… всяких-разных… противоположностей… Но внутри – они существуют все. И, если мы ставим человека перед дилеммой – то он обычно долго мается, как же ему быть. Особенно, если борющиеся внутри его составляющие соизмеримы по силе… Система, созданная из таких вот, 'мающихся', людей – нестабильна. Для производства это невыгодно. Поэтому, если хочешь слаженности, гармонии, стабильности – организовывать что-либо следует так, чтобы не было противоречий между высокими устремлениями и меркантильными соображениями… То бишь – чтобы то, как человек поступит, не зависело от того, какими соображениями он руководствовался – высокими или меркантильными… Всегда, когда этого удаётся достигнуть – получаются самые жизнеспособные системы…- Грустно улыбнулся Абар.- И ни одна из систем, основанных только на одном из них, долго не существует: обычно за взлётом в благоприятных условиях следует сокрушительное падение. Так было и с Соновскими, идеализированными, системами. Так было и с классическими капиталистическими, основанными на одной лишь меркантильности… Стабильность начинается там, где есть, по крайней мере, и то, и другое… И – не противоречит друг другу… Спаянные моими идеями коллективы живут до сих пор, с изумительной стойкостью сопротивляясь всем попыткам их разрушить – ибо в них минимизированы внутренние противоречия. Как в самом коллективе, так и в головах людей. Что будет с ними дальше – посмотрим…- Грустно улыбнулся он, как бы показывая: Нет, ну, я не Бог, конечно… И – не волшебник… Я только учусь…
– Ну, с работягами – вроде понятно… А с 'партейными' как у Вас отношения сложились?
– С 'партейными',- улыбнулся Абар,- я познакомился, как это ни примитивно – тоже в поезде. Судьба не баловала меня разнообразием…
– Может, в поездах просто люди легче сходятся? Или – смелее откровенничают? С попутчиками?
– Может быть…- Пожал плечами Абар.- Так вот – мы стояли тогда в Кантоне. По дороге из Кайаны в Хинтшир. В Кантоне меняют локомотивы, поэтому стоянка никогда не бывает меньше пятнадцати минут… На этот раз мы стояли уже полчаса, и я вышел посмотреть, что случилось. Послушать сплетен… Следом выбрался мой сосед по купе – седоватый мужичок предпенсионного возраста с цепким, проницательным, но – вполне доброжелательным взглядром. Располагающая к себе, в общем-то, физиономия. Неглупая, неотпугивающая и незлая. Не настораживает ничем – не ждёшь от него неприятностей да неожиданностей… Может, поэтому мы с ним быстро и разговорились. Начали, как водится, с вопроса 'почему стоим', но вскоре переметнулись на более, так сказать, волнующие нас обоих темы. Оказалось, что оба возмущены положением в стране, когда кучка совершенно беспринципных и наглых бандитов делает вид, что правит ею, а на самом деле совершенно беззастенчиво грабит её, поливая беспардонной ложью уши населения… Оказалось, что он есть председатель 'Народного возрождения Ункарии'. Вскоре он мне пожаловался, что они бы и рады взять власть; и, будто бы, реально могут на ближайших выборах это осуществить – избиратели о них вполне приличного мнения и сейчас для них вполне реально протащить в президенты своего кандидата. Одна беда – как раз кандидата-то и нет. То есть – желающие занять этот пост, конечно, есть; да только нет среди них человека, который бы захотел влезть в эту шкуру ради того, чтобы вытащить страну из той дыры, куда её загнали. Он это, дескать, просто видит ('похоже,- подумал я,- что это действительно так'); и потому, как человек реалий, не решается активизировать процесс 'взлёта' своей партии к власти, не желая её полной политической смерти после этого в самом ближайшем будущем. Я же ему в ответ поплакался о том, что работать в этой стране стало совершенно невозможно – по крайней мере, в соответствии с текущим законодательством; что правящая клика только и смотрит, где бы чего урвать на очередной 'вигвамчик' для своих отпрысков или любовниц… Попутно упомянул о своих работах в области многоуровневого управления, иерархологии и т. п… Короче говоря, в эту ночь мы так и не легли спать. Под утро, расставаясь, обменялись адресами. Потом ещё встречались – как с ним, так и с другими представителями верхушки партии, болтали – о том, о сём…
– Присматривались?
– Видимо… А через год он спросил, как я отношусь к идее стать кандидатом на пост президента от их партии. В смысле – интересно это мне, или нет. 'Интересно,- сказал я.- Да только членство в какой-либо партии, предвыборные обещания и борьба на выборах – это не для меня. Я умею строить коллективы, системы управления – любые – включающие оборудование, людей, марсиан и так далее. По крайней мере – надеюсь, что умею, ибо судьба пока не давала мне повода в этом сомневаться,- улыбнулся я.- Но я не умею уговорить участвовать в этом того, кому это не нужно.' Он, положив голову набок, внимательно слушал. Потом понимающе улыбнулся и сказал: 'Членство в партии – это не вопрос. У нас в уставе не написано, что выдвигаемый или поддерживаемый нами кандидат в президенты должен быть членом нашей организации. Насколько я помню, такой глупости нет и в действующем законодательстве. А предвыборные обещания… мы сформулируем таким образом, чтобы нас невозможно было поймать на слове и будем их раздавать от лица партии, создавая Вам рекламу своим доверием. В борьбу на выборах включится вся партия, оставив Вам роль свадебного генерала… Так что агитировать или уговаривать кого бы то ни было Вам не прийдётся… Единственное, чего избежать совершенно невозможно – так это ответы на вопросы избирателей. Мы обязаны будем много раз выставлять Вас на съедение жаждущей ответов толпы, и от того, как Вы… или – мы… ответим на заданные ими вопросы – на 90% зависит, будете Вы избранны или нет.'
– Резонно,- заметил я.
– В принципе – да,- согласился Абар,- но тогда я так не думал. Я сказал, что мне хотелось бы вообще избежать какого-либо участия в выборной кампании. 'Тогда Вы не можете быть избраны – по определению,- сказали мне.- Ибо, чтобы человек проголосовал, нужно, чтобы он поверил. Поверит он тому или тем, кто сможет его убедить. Поэтому, не умея убеждать или не убеждая, победить на выборах невозможно'.- 'А я к этому и не стремлюсь',- пожал плечами я. 'То есть – Вас устраивает существующее положение дел'?- Ухмыльнувшись, спросил председатель. Это был удар ниже пояса. И он это слишком хорошо понимал. Он даже не стал утруждать себя попытками убедить или уговорить меня, не пытался состроить обиженную или оскорблённую физиономию – он просто спросил.
