– Слуги?
– Кухарка, – буркнула Швабра. – Всё.
Веник всегда рапортовал. При этом он, как правило, обходился двумя словами: да и нет. Крисп поначалу развлекался, ставя Венику вопросы, на которые кровь из носу требовался развернутый ответ. И всегда проигрывал – Веник с честью выходил из ситуации, не погрешив против собственных правил.
Швабра вечно бурчала.
– Дыра, – с чувством сказал Крисп, глядя в окно. – Помойка.
Из окна открывался вид на помпилианский квартал Эскалоны. Вид мало чем отличался от тысячи ему подобных видов на Октуберане или Квинтилисе, если не жить в роскошных гостиницах-небоскребах, а селиться в бюджетных отелях рабочих жилмассивов. В сравнении с Эскалоной, погруженной во мрак, кое-где прореженный мерцанием уличных фонарей, масляных и – о чудо! – газовых, квартал помпилианцев сиял огнями. Дыра, молча повторил Крисп, имея в виду Эскалону. Он поймал себя на том, что не воспринимает квартал, где жили его сорасцы, как часть окружающего варварства. Казалось, Великая Помпилия проросла сквозь грязь и дикость, высунула наружу кончики щупальцев – везде особняком, всегда отдельно.
– Он уже дома?
– Нет, – отрапортовал Веник.
– В театре, – уточнила Швабра. – Вернется заполночь.
– Такой длинный спектакль?
– Спектакль закончился. Пьет он, с актерами.
– Актеры! – фыркнул Крисп. – Я вот со сторожем пил…
Это была чистая правда. Из космопорта Сан-Федрате, отправив Веника с вещами заселяться в гостиницу, Крисп в сопровождении бдительной Швабры отправился в Королевский театр. Ему повезло: первый же встречный оказался сторожем, при случае – билетером, а главное, добрым знакомым объекта. Хорошенько угостившись за счет благодетеля, Анхель Сарагоста пел соловьем: объект-де вырос у него на руках, сорванец этакий, и любил Анхеля, как родного деда, и прятал его Анхель с риском для жизни, когда маркизовы головорезы… Крисп слушал, кивал. Его смущали в стороже манеры записного комика, но, похоже, старый болтун говорил правду. На прощание Крисп, с любезного разрешения Анхеля, купленного за пять местных реалов, устроил небольшую фотосессию: «Я и сеньор Сарагоста».
– Мы его не проморгаем?
– Нет, – отрапортовал Веник.
– Дом под наблюдением, – уточнила Швабра.
– Он назначил мне встречу. Сказал: после спектакля. Сказал: друг моего сына – мой друг. У них что, принято встречаться с друзьями ночью?
– Да, – отрапортовал Веник.
– Нет, – уточнила Швабра. – В целом, нет. Только у людей искусства.
– Люди искусства? Это замена слову «придурок»?
– Да, – отрапортовал Веник.
– Третьего ученика нашли?
– Да.
– Ладно, третьего – завтра…
Двух заносчивых петушков, каждый из которых полагал себя лучшим учеником маэстро Пераля, Крисп отыскал после визита в театр. Планетарный вирт Террафимы полз черепахой, дребезжал ржавыми узлами – пришлось совершить аналитическое сальто-мортале, чтобы ухватить петушков за хвосты, а главное, по-быстрому связаться с ними. Задерживаться в помойке надолго Крисп не собирался. Он едва удерживался от хохота, глядя на лучших учеников. Фу-ты ну-ты, перевязь в золоте, грудь колесом! А щечки-то запали, и ребра наперечет, и кушать хочется, аж слюни текут… Плотный обед (два пропуска в помпилианский квартал, «Venite ad me omnes», ешьте, не стесняйтесь!) обер-центурион Вибий обменял на пару скромных фотосессий: «Я и дон Ребольедо», «Я и дон Хуан». Петушки сочли его идиотом, но вслух назвали «доном Криспом», авансом возведя в дворянское достоинство.
– Маркиз?
– Нет, – отрапортовал Веник.
– Нет в Эскалоне, – уточнила Швабра. – Маркиз де Кастельбро руководит обороной Бравильянки. Меньше часа лету от Эскалоны.
– Полеты запрещены, я выяснял.
– Нас это остановит?
В дом маркиза, брата невесты объекта, Крисп не пошел. Его с успехом заменила Швабра в сопровождении освободившегося Веника. Им была поставлена задача договориться о личной встрече «дона Криспа» с его сиятельством. Предлогов для встречи «дон Крисп» выбрал ровно два: привет от объекта – родственники, как-никак! – и необходимость передать маркизу подарок, шикарный уником с расширенным функционалом. К сожалению, гранд убыл на войну, а значит, фотосессия откладывалась.
