ней, пусть уходит. Мы тут будем мониторить.
Цветков поежился.
– Липкая она какая-то… Ладно, давайте быстрее, спать охота.
Глава семнадцатая
Ярослав второй день мудохался с этой «Тойотой». Ничего сложного, обычная жестянка, но хозяину надо было срочно. За срочность Армен брал хорошо, с душой брал, так что эта работа пошла вне очереди – и Ярику всего-то надо было поставить новое крыло. Гарик, оператор объемной печи, пробил числовик машины, загрузил чертеж из «серого» тойотовского хранилища образов, и через час у Ярика в руках уже остывало новое крыло. Он его зачистил, зашкурил, самую малость подплавил теплодуем – чтобы краска лучше легла, он эту хитрость еще в прошлом году усек. И отправил в камеру покраски, а потом в сушилку. В общем, к концу первого дня крыло было готово – красивое, блестящее, черное с золотой искрой. Оно не подошло. Напрочь.
Гарик отпечатал не тот чертеж.
Ярослав это понял, когда Гарик уже слинял. А на следующий день он был выходной, то ли тетка его заболела, то ли любимого кота украли. Пропал Гарик. Ярослав сунулся к его сменщику, хмурому Гоге, а тот его, разумеется, послал – печатники за лишний набор материалов для объемной печи удавятся. Цена на подлинные
– А может, мы крыло того… расплавим и по новой отпечатаем? – предложил Ярик.
– А может, ты свалишь отсюда нахрен? – недружелюбно посоветовал Гога. – Это тебе что – пластилин, на? Набор «Юный печатник», на? Тут послойная печать, шесть слоев, на! Это крыло стоит как все твои органы. Вали к Армену, с ним и решай.
Армен не обрадовался. Очень не обрадовался. Ярик внимательно выслушал, кто они такие с Гариком, под каким деревом в сухумском обезьяннике их нашли, отмыли и случайно решили, что они люди. Потом подробно уяснил, какие неустранимые ошибки у них в телесном роде, и узнал, какие мучительные недуги их ждут в ближайшем мрачном будущем.
– Так я говорю Гоге, чтоб печатал? – спросил Ярик, когда Армен устало упал на кресло, выбил сигарету из пачки и расстегнул черную рубашку на груди.
– А, уйди с глаз моих! – замахал хозяин мастерской, – Пока я тебя в сушилку не засунул, клянусь всеми родственниками. Навязался на мою бедную голову! Такое крыло запороли…
– Это не я, это Гарик.
– Шмарик-гарик, вали отсюда, гад малолетний! – Армен смял пустую пачку, запустил в него. – И скажи Гоге, чтоб экономил. Понял?
– Понял-понял, – закивал Ярослав, закрывая дверь.
– Сильно экономил, как в голодные годы! Ой, мама, за что мне это…
Второе крыло Ярослав поставил только вечером: пока отпечатали, пока краска подсохла. По уму надо было бы еще день подождать, пока краска схватится, но Армен обещал «Тойоту» в понедельник с утра и совершенно не хотел входить в положение Ярослава.
– Ты работать у меня хочешь? – спросил он.
– Хочу, – еще бы Ярик не хотел! Армена по всему побережью знали, он брался за самые сложные случаи, вытаскивал машины с того света. Мог из любого перевертыша конфетку сделать – как будто только что с завода.
– Хочешь работать – тогда работай, – невозмутимо сказал Армен. – Завтра с утра заказчик машину ждет. Если надо, ночевать тут будешь.
Завтра надо было в гимнасий. Ночевать Ярику не пришлось, он закончил до семи. Управился бы и быстрее, но у него голова кружилась второй день, с пятницы, как скатались они на Колдун-гору, так с тех пор его и мутило.
«Краской надышался, – подумал Ярослав. – Пойду-ка я домой…»
Он умылся, переоделся, скинул рабочий комбинезон, попрощался с Гогой, который был сегодня в ночной смене и основательно к ней подготовился: включил ногомячное ристалище – как раз играл «Терек» с «Зенитом», – разогрел кулебяку в скорогрейке и прихлебывал лимонад из бутылки. По лицу Гоги было видно, что «Дюшес» неважная замена крепленому «Краснодону», но пить на работе Армен разрешал всего один раз – накануне увольнения.
Ярик уже уходил, когда к мастерской подрулил серебристый родстер. Ярик так и встал. А потом пошел быстрее.
Федя Веселовский-Фань таки уделал папину тачку. Решетка охладителя вдребезги, левое светило, капот-накрыл, левое крыло и подкрылок – все под замену, и еще куча царапин по всему левому боку.
«Попал ты, товарищ», – подумал Ярослав без тени жалости. Горбатиться на Федю он не имел ни малейшего желания.
Федя вышел, хлопнул дверью и с досадой пнул колесо. Увидел Ярослава и вконец почернел.
– Ты чего здесь…
– Гуляю, – ухмыльнулся Щербаков. – Гляжу, не свезло тебе, Федя?
– Ярик, дорогой, погоди!
Ярослав обернулся. Армен к нему бежал. Заставить бежать Армена, с его ста тридцатью килограммами живого веса, могли только две вещи. Или его
