поцарапают там, а буквально порвут острыми краями, как дурной кот хозяина когтями.
Он содрогнулся.
— Они что, кристаллы?
— Конечно, — заверил я. — У простых людей простой песок или мелкие камешки, у благородных глердов уже полудрагоценные, а у королей сплошь алмазы! А вы знаете, какие они по крепости.
Он снова содрогнулся, замер, прислушиваясь.
— Терпите, — сказал я с сочувствием. — Могут полезть один за другим. Но лучше подождать, пока не превратятся в слизь. Но, если вам вдруг жалко портить такие драгоценные камни…
Он вздрогнул.
— Глерд!.. Это у вас там юмор такой? Жестокий вы народ…
— А еще черствый, — согласился я. — Ваше величество, вы кабан здоровенный, у вас сердце, как вижу по морде лица, крепкое, так что, скорее всего, выдержите некоторое отравление организма… Не дайте себе умереть раньше Антриаса. Переживите этого гада!
В жару король метался несколько дней, часто теряя сознание, бредил, в самом деле боролся со смертью, но сегодня в минуту просветления велел подать себе некую бумагу, скрепленную своей подписью и королевскими печатями, собственноручно швырнул ее на жарко полыхающие угли в камине.
Курт просиял, сказал с чувством:
— Ваше величество!
Астрингер ответил слабым голосом:
— Ты прав, мой старый друг… Еще рано.
Я спросил шепотом у Курта:
— Что он сжег?
Тот ответил радостным шепотом:
— Завещание. С указанием наследника. Значит, идет на поправку.
На следующий день Астрингер выглядел еще измученнее, а лекари сообщили, что его величество начали мочиться, к их ужасу пополам со зловонным гноем и даже с кровью.
Курт, его секретарь, постелил себе матрас возле королевского ложа и спал там, а нам с Фицроем освободили комнату рядом с королевскими покоями.
Вместе с Куртом в королевских покоях все дни кризиса ночевали и лекари, старые, мудрые и очень грустные из-за бессилия помочь его величеству, которого знали едва ли не с пеленок.
Секретарь, проникшись ко мне почтением, то и дело спрашивал, что и как дальше с его величеством, я заверял каждый раз:
— Будем ждать. Его величество здоровый бугай.
Один из лекарей прислушался, переспросил испуганно.
— Бугай… Это… в ваших землях… похвала?
— Да, — заверил я. — Даже комплимент! У нас каждый старается выглядеть побугаистее, но, увы, получается редко у кого. А его величество… это просто бугаище!
— Бугаище, — повторил он раздумчиво, пробуя слово на вкус и запоминая его значение. — вообще-то звучит царственно… Покоролевски. Что ж, будем ждать…
Секретарь напомнил:
— Кстати, на гербе его величества как раз могучий бык.
Астрингер открыл один глаз, посмотрел на меня грустно и устало, снова опустил веки, напухшие и красные.
Курт сказал мне тихонько:
— Пусть отдыхает, давайте подождем в другой комнате.
— Да я вообще-то зашел только узнать, — сказал я, — а так у меня дел по горло…
Курт сказал испуганно:
— Но здоровье его величества…
— Это ваш король, — напомнил я. — Уверен, вы делаете для него все, что в ваших силах. Ваши лекари знают свое дело, даже не пытались пустить кровь, понимают, что можно, что нельзя, а это уже здорово.
Он воскликнул уже с негодованием:
— Не уходите, глерд! Дело о здоровье его величества!
— Успокойтесь, — сказал я мягко. — Я вас понимаю и сочувствую. Только я, напоминаю, подданный королевы Орландии.
