Он посмотрел в изумлении.
— Еще бы. И полетать.
— И полетаем, — пообещал я. — Не на этих ненадежных монгах, а на чемнибудь… ладно, все впереди. Но Что-то в этом неверное. Не верю, что только молодые стремятся рисковать в море, а люди зрелые воздерживаются.
Он посмотрел с интересом.
— Ну-ну?
— Что-то не так, — сказал я. — Ладно, узнаем. Просто не верю, что народ, живущий на берегу моря, вдруг по своей воле отказался от морских путешествий.
Он напомнил:
— Но если Пиксия и Гарн предложили все товары перевозить на своих кораблях… и если это выгоднее, чем строить свой флот?
— Надо разобраться, — ответил я. — Может быть, меня слишком много обманывали, или же слишком много повидал обмана вообще, но не верю, что эти два королевства перевозят товары дронтарских купцов без особой корысти!
— Корысть наверняка есть, — сказал Фицрой солидно. — Но прикинь, во что обошлось бы строительство собственного флота Дронтарии! Умные головы посчитали и решили, что дешевле продавать с небольшой скидкой иноземным купцам, а дальше пусть плывут через бури и штормы, кто-то погибнет, кто-то выживет, но деньги за товар получены вперед, дальше эти проблемы пиксичей.
Я сделал еще глоток, задумался, повертел между пальцами тонкую ножку чаши.
— Ладно, узнаем больше, а пока с выводами лучше не спешить. На свете много всяких чудес, что и не снились нашему Фицрою.
Он сказал весело:
— Ты совсем разучился верить людям! Вот увидишь, все подтвердится. Налить еще?… По глазам вижу, давай чашу.
— С тобой пообщаешься, — огрызнулся я, — вообще всех убивать пора!
На другой день я с утра пораньше вошел в королевские покои, с плеч свалилась незримая тяжесть: король не лежит трупом, а полусидит в постели, обложенный подушками, грелками, а под спиной целый матрас, свернутый вдвое.
Курт застыл как столб, руки сложил, притворяется, что его нет вовсе, но вообще-то всегда готов, только извольте повелеть.
Астрингер сразу поймал меня взглядом и держал им, пока я торопливо шел к нему, что говорит о достаточном уровне концентрации внимания.
Я поклонился, а он сказал с чувством:
— Глерд, вы спасли мне жизнь!
Я ответил скромно:
— Да не стоит снова благодарить за такую ерунду… вы это вчера сказали. Не ваша жизнь ерунда, ваше величество, она как раз не ерунда сейчас, когда вот-вот война, это я вам не как политик политику, вы поймете, а как бы человек человеку, хотя вы не человек, а государь, а я вообще непонятно что.
Он покачал головой.
— Да, вы еще какой политик! Такое сказали, что ничего не понял, зато с каким видом!..
— Учусь, — сказал я скромно, — когда-нибудь дорасту до настоящего политика. Если не свихнусь раньше.
— Глерд, — казал он серьезно, — излагайте все, что нужно. Обещаю сделать все, что в моих королевских силах.
— Ваше величество, — сказал я, — простите, что прерываю, но я человек скромный до наглости, мне ничего не надо.
— Скромный до наглости, — пробормотал он. — Интересное определение… У нас говорят «скромный до дурости», но к вам это явно не подходит. Глерд, голова моя стала ясной, как никогда прежде. Ею я уже здоров, хотя телом еще слабее мыши… Я вспоминаю, насчет чего я нараспоряжался, и оторопь берет… Я действовал в своем уме? Или та проклятая лихорадка лишила меня разума?
Я покачал головой.
— Ваше величество, к сожалению, я прибыл из Нижних Долин с нерадостными вестями, но вы мудро и своевременно, невзирая на телесную и прочую немощь, отдали точные и разумные распоряжения насчет строительства защитных укреплений. Все-таки потери наступающей армии всегда три к одному, так что у ваших людей преимущества будет еще больше… примерно пять к одному, считая помощь защитного вала и ряды оструганных кольев.
Он нахмурился.
— Значит, это все правда… А то я уже подумал, у меня был такой жар, что бредил…
— Вы бредили, — подтвердил я, — но по-королевски.
— Это… как?
— Величественно, — пояснил я, — и с достоинством. Хотя и жутко пердели, но женщин не было, так что все нормально, мужчины все на свете свои и одна как бы стая. У вас там такое скопилось, нужно было от всего лишнего избавиться…
Он пробормотал:
