появления из облаков огромной тени ящера. Но или погода была нелетная, или какие другие неотложные дела отвлекли все летающее племя драконов, но все десять минут, пока грузовичок медленно, переваливаясь с боку на бок на высокой подвеске, миновал улицу Бабушкина, обогнул лежащий на боку автобус, пересек широкий перекресток с улицей Шевченко и нырнул в узкий переулок, ведущий к автобусному парку, сталкеру на голову так никто и не свалился. Не то, чтобы это сильно его удручало, скорее напрягало.
Но вот машина заскрипела тормозами и встала, как вкопанная. Максимыч последний раз бросил взгляд на небо и с опаской выглянул наружу. «Шишига» остановилась возле больших закрытых ржавых ворот. Некогда синий металлический забор зиял огромными брешами, но ворота стояли несокрушимо – только буквы и цифры покосились и местами отвалились. Сейчас надпись гласила, что за забором находится «А ток лон 13 8». Причем восьмерка покосилась и была похожа скорее на знак бесконечности.
Из кабины выскочил Латышев и, осмотревшись, велел Михалычу:
– Посиди пока тут, мы осмотримся, – и потом, уже разглядев голову Максима, торчавшую из-за борта, махнул ему. – Чё сидим, пассажир? Приехали. Слазь, давай.
Второй раз повторять не пришлось. Изотов, перемахнув через высокую преграду, мягко приземлился на потрескавшийся асфальт рядом с другом. Латышев указал на дыру в заборе.
– Ну, пошли, что ли? Я Михалыча так запугал по дороге, что он носа без разрешения не высунет, так что с ним нянчиться не придется. Надо будет ворота открыть. Я тут последний раз лет десять назад был – уже и не помню, по какой надобности.
– И что тут?
– Известно, что. Автобусы, мастерские… точнее, все, что от них осталось, – с этими словами он осторожно заглянул в брешь. – А может, и еще что… Так что ушки держи на макушке.
Автобусный парк от ядерной атаки пострадал несильно. Гораздо больше ему досталось от времени. От этого непостижимого четвертого измерения, которое не щадит ничто и никого. Великий, суровый Хронос – нестареющий бог всего, что мы видим вокруг. И уж коли что-то попалось под его суровую руку – со временем это превратится в хаос, так им любимый. В этом месте божество постаралось на славу – порядка тут не наблюдалось. Уцелевшие стены корпусов пошли трещинами, окна и двери вылетели, словно что-то взорвалось внутри здания. На площадке валялись несовместимые вещи: дохлой гусеницей топорщила алюминиевые усы радиоантенн телескопическая штанга, перекореженная и поржавевшая, стол, каким-то чудом вылетевший из окна и приземлившийся посреди площади трухлявым гробом, рядом валялся каркас стула с единственным уцелевшим колесиком на ножках. И автобусы, куда же без них. Все-таки это автобусное депо. Правда, автобусами это было уже трудно назвать. Ржавое бесформенное нечто на сгнивших, сопревших резиновых покрышках. Будто побитые псы прижимались брюхом к холодному утреннему асфальту. Кузовы, иногда обгоревшие, а иногда и крикливо хвастающиеся остатками облупившейся краски, запыленными стеклами и потрескавшимися или разбитыми фарами.
– Много мы тут автобусов наберем… – Латышев с какой-то безнадегой окинул взглядом грустный пейзаж. – Вагон и маленькую тележку. Может, даже две…
– Может, внутри в боксах что-то поцелее есть? – Максимыч показал на зияющий темнотой провал ворот. Тяжелая створка висела на одной петле, опершись нижним краем о землю, рискуя сорваться от любого дуновения ветерка и улечься рядом со своей сестрой-близняшкой, уже давно валяющейся в пыли. Настолько давно, что сквозь нее успел прорасти молодой каштан.
Саныч что-то хотел возразить, но фраза застряла у него в горле. Из полной темноты бокса, немного сутулясь, вышел щупленький невысокий паренек в джинсах, ботинках с высоким берцем и в какой-то вызывающе легкой футболке. Поблескивая очками, он задрал голову, и из-под ладошки посмотрел на солнце, прикидывая лучший ракурс. Прищурился, деловито огляделся и, достав из-за спины фотоаппарат с внушительным объективом, не обращая никакого внимания на сталкеров, двинулся к покореженному, проржавевшему до дыр автобусу с облупившейся хромовой трехлучевой звездой в круге на «морде». Восхищенно поцокав языком, он с азартом начал фотографировать эту рухлядь.
– Можно я в него пальну? – прозвучал шепот Максима. Он, как только появилась эта неуместная для данного места и времени личность, сразу взял его на мушку своего автомата и не спускал глаз с… он не мог определить что это, поскольку человеком это быть не могло.
Латышев оглянулся и ошалело посмотрел на друга. Осторожно пятясь и не отрывая взгляда от появившегося, он подошел к Максимычу и опустил ствол его автомата.
– Не надо, он не живой… не может быть живым.
– В смысле? Призрак?…
– Не знаю… Вот только я о нем подумал…
– О ком?
Латышев отошел ближе к ремонтному боксу и с опаской заглянул внутрь.
– Да был у меня друг… тогда еще… любил автобусы до безумия. Фотографировал их всегда и везде. От него даже водители шарахаться начали – сначала думали, что террорист какой, а потом среди них вообще слух пошел, что увидеть Юрку с фотоаппаратом – это плохая примета: или с пассажирами поругаешься, или вообще в аварию попадешь. Вот я и подумал, что в этом месте только Юрца не хватает.
