Их набилось там очень много, и чем совершенней становилось устройство, тем больше их собиралось. Но никто не гнал ветхих людей плетью в это жуткое загробье.
Молодежь, постиг я, сознательно стремилась на эту призрачную галеру: превратить свою жизнь в цепочку заклинаний, которая обретает мимолетный смысл, лишь сплетаясь с другими похожими цепочками, считалось у них чуть ли не лучшим доступным человеку шансом.
Я захотел отвернуться от открывшейся мне бездны, но мое внимание словно прикипело к тому, что я видел. К счастью, в этот момент зазвонил колокольчик. Адонис пришел мне на помощь – и вынул его из моей онемевшей руки, прервав транс.
Последовала долгая секунда безмыслия, а потом я вынырнул в знакомый мир, и моя голова, как оболочка монгольфьера, стала надуваться суждениями и оценками.
Мрачные глубины, куда я заглянул, изнурили мою душу. Все эти умофоны и вычислители не зря ассоциировались у меня с черепами, склепами и вообще чем-то потусторонним. Череп был главным символом Железной Бездны. Теперь я знал, что орден имеет полное право на такую форму резонатора.
Я открыл глаза. И в ужасе закрыл их.
Со Свидетелями Прогресса произошла жуткая перемена. Их лица, и так нездорового цвета, стали синюшно-зелеными, словно они умерли неделю назад – и успели разложиться на жаре.
Но они были живы. Они шумно дышали и дергались – будто увязли в кошмаре, от которого никак не могли проснуться. Почти у всех сочилась кровь из носу, у одного – вдобавок из ушей, еще у одного – из-под закрытых век… Можно было подумать, они попали под залп невидимой картечи. Вот почему Адонис так боялся жестких лучей Абсолюта.
Адонис еще раз позвонил в колокольчик, и в зал вошли служители в робах с медицинским змеем. Они принялись вытаскивать монахов в коридор. Никто из бедняг в синих рясах при этом так и не открыл глаза. Через минуту в зале остались только мы трое – о закончившемся сеансе напоминали лишь редкие капли крови на полу.
– Ну что? – спросил Адонис. – Поймал бога за бороду?
– Кого-то поймал, – сказал я.
– То ли бога за бороду, то ли черта за лобковые волосы, – хохотнул Адонис. – Сразу не разберешь, да?
Он, похоже, понимал, что я чувствую, – и выразил это довольно точно, хоть и несколько по-солдатски.
– Я надеюсь, – сказал он строго, – увиденное стоило мучений моих мальчиков. Им придется теперь почти месяц лечиться и отдыхать… Ну что, кто- нибудь из вас может описать свой опыт?
Я кивнул, открыл рот… и закрыл его.
Все только что пережитое с невероятной скоростью забывалось и теряло достоверность – как бывает с запутанным сном. Миг назад я понимал, почему мельчайшие иероглифы, вырезанные в камне, работают как молитвенная мельница, и каким образом телефон может быть погребальной ладьей – а теперь все это превратилось просто в осыпающуюся штукатурку сна, бессмысленный набор образов, больше не одушевляемый проходящим сквозь него сквозным знанием.
Что бы я ни сказал, это прозвучало бы как утренний бред – когда человек бормочет спросонья всякую чушь, не понимая, что смысл, который он тщится вложить в слова, целиком остался в сновидении.
– Хад и Цоф, – прошептал я.
– Да, – повторила Юка, – Хад и Цоф!
– А что это? – спросил Адонис.
Я попытался найти ответ – но смог только покрутить в воздухе руками. Левой – вертикально, а правой почему-то горизонтально.
– Трудно выразить? – засмеялся Адонис. – Теперь ты видишь: даже проникнув в душу другого мира и увидев его тайны, ты не унесешь это знание с собой. На границе миров оно потеряет весь волшебный блеск, как вынутая из моря ракушка.
– Зачем тогда вообще ставят такие опыты?
– Именно для того, чтобы наблюдатель сделал это открытие самостоятельно. Начни я объяснять, ты вряд ли понял бы. Или просто не поверил бы.
Адонис был прав.
– Когда-то мир Ветхой Земли представлялся мне бесконечным соблазном, – сказал он. – Я нырял туда так часто, что все время выглядел как эти бедняги, – он кивнул на дверь, куда унесли монахов. – Не могу сказать, что узнал про Ветхую Землю все. Но я узнал очень многое. В конце концов я просто потерял любопытство. Может быть, поглупел. Или, наоборот, поумнел… Знаешь, погонщику ведь не кажется тайной нутро слона, хотя он вряд ли знает, как слоновьи кишки соединены друг с другом. Это ему просто не важно.
– А что тогда важно? – спросил я.
– Мы живем в пространстве причин и следствий, – ответил Адонис. – Важна только их связь и последовательность. Если ты твердо знаешь, что в ответ на «А» услышишь «Б», ты уже понял про мир все необходимое. Остальным пусть занимаются монахи в синих рясах.
Мои мысли неожиданно приняли новое направление.
