Я понимал, что гибну. Утром мне едва хватило сил, что бы подняться и выйти из дома послушников.
Меня не пугала мысль об адских муках, я лишь сожалел о том, что сжёг хелис. Возможно, я смог бы откупиться… Теперь её инструментом стал я сам. Она играла мною, она играла на мне, как на хелисе!
Я должен был умереть или снять проклятье. Разгоняя морок пламенем искренней веры, мучимый виной перед возлюбленной, я отправился на её могилу и обрызгал святой водой невысокий холмик ещё не успевшей затвердеть земли. Тот час над ней поднялось белое облачко, в котором угадывались очертания обольстительного тела Франчески, и послышались её тихие стоны. Она проплыла между могил мимо меня и исчезла…
Я задыхался и плакал.
В ту ночь Франческа пришла в последний раз. Я начал уже дремать, когда она влетела в окно на лунном луче. Черты лица блистали гибельной красотой, но… её глазам уже открылись вечные муки.
– Что ты наделал, Джозефе! – крикнула она. – Иди же ко мне, любовь моя… Я люблю тебя, ты – жених мой!
Совершенно обессиленный я сполз с ложа, а Франческа обволокла меня и страстно обнимала всю ночь.
Перед рассветом она низко наклонилась, коснулась ледяной рукой моей груди и, как мне показалось, вынула моё сердце…
…Очнулся я при ярком свете дня, совершенно разбитый то ли падением, то ли неистовой любовью моей мёртвой суженой.
Я поднялся, мучимый жаждой и острой болью за грудиной, дотащился до монастырского колодца и долго пил. Вода горчила, как та, что омывает самое сердце земли, – подземная, чёрная, холодная.
С тех пор душа моя иссохла. Томление страсти навсегда покинуло тело, а любовь сердце. Ни одна, даже самая прекрасная женщина, больше никогда не пробуждала во мне чувств. Я освободился от Франчески и… от всех земных желаний. Даже в музыке я вижу лишь воплощение чисел и ищу гармонии не земные, но небесные.
Карлино тяжело облокотился на стол и обхватил голову руками. Лицо его осунулось, глаза померкли. Он выглядел очень измученным и… старым.
Джованни Д’Артузио потрясённо смотрел на учителя. Тот помолчал и продолжил, а вернее, завершил свою повесть:
– Тридцать лет прошло с той поры, Джованни. Но и по сей день я не могу сказать точно – существовала ли Франческа на самом деле, или это мучил меня богомерзкий суккуб. Может быть, демоны туманили мне сознание, или лукавый искушал перед тем, как я совсем распрощался с мирским? И ещё…
Глаза Карлино наполнились ужасом.
–…странная, страшная мысль иногда поднимается из тёмных глубин сознания: а что, если Франческа вернётся за мной?
Карлино поднялся по грязной лестнице с обтёртыми ступенями в отведённую ему комнату.
За окном холодный ветер гремел голыми почерневшими ветками тополей.
Он помолился и лёг спать, а в тоскливой полутьме сырого пасмурного утра его разбудил звук, похожий на собачий вой. Карлино поднялся с кровати и подошёл к окну.
Остроухая серая собака стояла в воротах и исподлобья смотрела прямо на него жёлтыми глазами. Карлино пригляделся. Это был волк.
Зверь завыл. Слабо, тонко, с хрипотцой…
–Волчья квинта… – прошептал Карлино.
Странная тоска стеснила сердце. Он вернулся в постель.
Когда Джованни Д’Артузио постучался в дверь комнаты своего учителя, никто не ответил. Обеспокоившись, Джованни вошёл и обнаружил его в ужасном состоянии. Тот не отвечал на вопросы, только смотрел в дальний угол комнаты безумными глазами.
В то утро Джозефе Карлино отдал Богу душу, даже не успев приобщиться Святых Тайн.
Перед тем, как выдохнуть в последний раз, он крепко схватил руку ученика и произнёс:
– Говорят, в каждом человеке звучит своя нота. Что за нота звучала во мне?
Встань и иди
(Илья Объедков)
- Что ж ты, глупый, сбежал?- Хаим протянул ладонь ягнёнку и, тот ткнулся в неё носом. – Пойдём скорее. Он обещал сегодня прийти, а я за тобой тут гоняюсь.
