В глубине квартиры выстрелила телефонная трель. Марат вздрогнул. Не поворачиваться. Только не поворачиваться туда.
Кошечка среагировала на сотовый.
Что за…? Ломоть мяса застрял в горле.
Она уходила.
Полуразложившийся глаз на куске щеки, торжествующе уставился на Марата. Кошечка углубилась в квартиру.
- Сука! Стой! Вонючая шалава! Стоять! – Он кричал, не смея отвести глаз с обрывка лица, торчавшего промеж свежих ломтей.
Марат понял, кто звонил ему на сотовый, и кому сейчас ответит супруга.
Ненавистно-знакомый женский голос пробился сквозь стены.
- Папа…. – Сказала Кошечка.
Вопреки тому, что услышал Марат, тестю никто не ответил. Гудки оборвались, и тишина открыла дорогу в пугающую неизвестность. Подполковник Каверин отыскал ключи от машины.
Укололо под ребром…. Петр Ефимович побледнел.
Капнув на рафинад Корвалола, он судорожно сглотнул. Терпкая мята охладила нёбо, и дышать стало легче. От жары и волнения, мотор в груди переживал не самые лучшие времена.
В таком состоянии нельзя садиться за руль – будь жена жива, она забрала бы ключи. Железное правило, как и то, что зад нужно подтирать от гениталий к копчику, а не наоборот. По сути, жена входила в крайне малочисленную компанию людей, способных ставить Петру Ефимовичу ультиматумы.
Игла под ребрами медленно растаяла.
Единственной оставшейся женщиной, которую Каверин любил, была дочь. Если с ней что-то стряслось, тот, кто в этом повинен, окажется с простреленными коленями.
От недоброго предчувствия свело живот.
Брякнув, сейфовый замок проглотил ключ. Внутри прятался именной, остро пахнущий смазкой, «ТТ», о котором знали лишь двое. Каверин, и человек, подаривший оружие.
Петр Ефимович коснулся шейного крестика. Несколько минут ушло на молитву. Знакомое по Чечне, чувство неминуемо-плохого не исчезло.
Звук затвора сменился болью. Ноготь указательного пальца, ненароком угодивший под сталь, оказался сорван. Пососав ранку, Петр Ефимович наклеил пластырь прямо на мясо и сунул пистолет в барсетку.
- Не вздумай, чтобы с ней что-то случилось. Не вздумай, говорю…. – Сам не понимая, почему, он адресовал слова зятю.
Утроба. Огромная, кафельная утроба. Внутри, в горячей, смрадной испарине, плавали два окровавленных близнеца. Мозг одного тяготел задачей – поглотить и переварить другого.
В ванне Марат принял позу эмбриона. Он отыскал самый надежный способ предотвратить рост мяса, каждым сантиметром тела осязая трупную массу.
Временами, он представлял себя ребенком внутри матери. Теплая плоть уютно обволакивала, избавляя от страхов. Что-то, проснувшееся из-за недосыпания и стресса, толкало его вглубь изначальных человеческих воспоминаний.
Наружу выйдет лишь один. Мамуля никогда не узнает, о втором. Никто не узнает….
Марат время от времени зажигал свечу и вновь ложился, наблюдая за пламенем. Веки смыкались, но, спать запрещалось, иначе, второй близнец хитрил. Он стремительно рос, вынуждая брата снова и снова поглощать ненавистную плоть.
Скоро все кончится сном. Марат улыбнулся, облизывая почерневший мертвый глаз.
Когда Петр Ефимович попал в квартиру, Марат достиг апогея пятисуточной бессонницы. Спектр ощущений претерпел странные изменения.
- Каххфетрина! – Оглушительно-громкое слово взбудоражило тишину. Голос, породивший его, таил опасность. Тем не менее, сознание легко, словно воздушного змея, отпускало реальность.
Колбасная машина в брюхе безостановочно работала. Челюсть онемела. Клеточки тела превратились в сверхчувствительных сторожей, улавливающих потуги близнеца к регенерации.
Что-то внутри предупредило: ОПАСНОСТЬ!
Барабанные перепонки искажали звуки до неузнаваемости. Шаги тестя врывались в ванную, и, достигнув акустического пика, обращались слабым шипением.
Марат попытался шевельнуть руками. По ладоням скользнула дрожь, появившаяся значительно позже мозговой команды. Слушались лишь глаза. Картина, которую они созерцали, медленно затягивалась темнотой.
