Отростки Катерины быстро её догнали и, к облегчению цветовода, больше не вырастали. Он наловчился подрезать ножницами новые всходы: те упрямо взрывали почву, как бы бережно он ни поливал. Хватало нескольких капель густой жидкости, чтобы вылезли две-три лапки.
Среди живой зелени теплиц, синевы неба, желтизны нарциссов и багрянца роз белёсая кожа детских рук казалась напоминанием о смерти. И Христоф верил, что скоро составит свой лучший букет.
Иногда Лео чувствовал себя глупо и неловко, когда они вот так смотрели друг на друга. Но лишь иногда.
Он мог, казалось, часами блуждать взором по её мягким чертам. От лилейных щёчек к вишнёвому ротику, вскользь по изящному подбородку и вверх, к ослепительному пламени локонов, а оттуда — к глазам, всегда к глазам… Лео смущался, ведь и его изучали таким же манером. Он не знал, что на деле за серой радужкой кроются совсем другие образы, — и не хотел догадываться.
Лиза опиралась на подоконник, открывая обнажённую кожу под дерзко задранными рукавами. Лазурное небо нависало над ними или свинцовое, багряное или вовсе бесцветное, но она сидела только так. В его присутствии лучше думалось: до глупости влюблённое лицо настраивало на благостный лад.
Она говорила:
— Леонард, ну что же Вы молчите, как дурак. Показывайте, что принесли на этот раз.
И он показывал.
Лео часто стоял так под её окнами. Чуть выдавалась свободная минутка, он покидал контору, где служил писарем, и бежал через дорогу. Там за кованой решёткой ограды, словно рыцарь в латах, возвышался дом хозяина Гюнта. Искушение войти через калитку было очень велико, но Лео оставался благоразумен. Поступи он так опрометчиво — тотчас наткнулся бы на служанку или, того хуже, на самого Гюнта. И тогда тайным посещениям пришёл бы конец. Поэтому он лишь бросал на особняк нарочито небрежный взгляд, направлялся же в сторону площади — по тротуару, как и положено.
Однако, отойдя подальше, юноша останавливался, чтобы оглядеть улицу. Если вблизи никого не виднелось, он нырял направо, в овражек, который бежал вдоль ограды. Здесь иногда носились дети, но окрест находились уголки и поинтереснее. Лео это вполне устраивало, потому что никто не мешал ему взобраться по глинистому косогору, отодвинуть сломанный прут и проникнуть в парк. Он всякий раз измарывал сюртук, а с букетом лезть было ещё труднее. Но калитки — твердил юноша — он позволить себе не мог. И неизменно справлялся.
Оказавшись в парке, среди чахлых деревьев, он опрометью и одновременно бесшумно, как садовая крыса, бросался к дому. Подбежав к тыльной стороне, Лео прокрадывался вдоль фундамента к западному крылу. Он прислушивался. Бывало, что в её комнате разговаривали, и тогда приходилось ждать или отступать. Но чаще ему везло. Он кидал камешек, и Лиза растворяла ставни.
В моменты свиданий оба не вспоминали об опасности. Лео забывал обо всём, едва увидев рыжие локоны. Их обладательницу же успокаивало то, что накажут, раз уж на то пошло, не её. Лиза втайне разделяла мнение своих родителей. Дурашка писарь рисковал местом — ну и поделом ему.
По-настоящему девушка любила не его, а платья и кукол, что не предосудительно в семнадцать лет. «Это, разумеется,
А Лео её развлекал и, что гораздо важнее, носил ей цветы.
Она чуть не умерла от возмущения, когда однажды увидела его под окном. Он буквально пылал, рассыпаясь в бессвязных извинениях, и клялся, что сейчас же провалится сквозь землю. Лиза уже приустала, но тут ей в голову пришла занятная мысль.
— Чтобы искупить свой проступок, Вы принесёте мне букет самых лучших роз, какие только растут в городском саду, — проговорила она.
Юноша побледнел: его кошелёк был столь же тощ, как и он сам. А цветы Христофа стоили баснословных денег. Но Лиза стояла на своём:
— Или так, или я всё расскажу папе, и он выставит Вас на улицу. А меня Вы не увидите — ни-ко-гда! — отчеканила она, не без оснований гордясь своим произношением.
Лео оставалось только кивнуть и пойти прочь, чтобы оставить в цветочной лавке три четверти заработка. Вечером он вернулся с букетом. Она уже ждала и подсматривала за ним. В стекло стукнул камешек. Девушка открыла и состроила недовольную гримаску. Но последнее оказалось напрасным: её взгляд встретился не с влюблёнными глазами, а потонул в бордовой пышности роз. Лео поднял букет над головой, чтобы Лиза не видела его лица.
Девушка втянула цветы в комнату и сказала:
— Неплохо. Вы, пожалуй, можете и дальше сюда приходить. Само собой, никто не должен Вас видеть. Если будете вести себя хорошо, я Вас, может быть, и прощу.
И она захлопнула ставни. Лео тщетно ждал, что ему объявят время следующего свидания: девушка сразу про него забыла.
Сначала она проверила, заперта ли дверь. Потом вытянула из-под кровати ящичек, где лежало всё необходимое: ножнички, всевозможные пузырьки и флакончики, проволочки, лоскутки. И начала работать.
Мать обучила Лизу особому искусству, которое знали только женщины их рода: шитьё кукольных платьев из ярких лепестков. Когда-то умелицы делали и настоящие, взрослые платья, что требовало много больше сил и времени. Ныне одевали кукол — для забавы и для будущих мужей. Лизе это