Но было уже поздно.
Семейство Лехтинен, подобно воинам, тараном высаживающим ворота вражеского замка, с разбегу влетели на земляной холм. На секунду Юра завис над ямой. Всего на секунду. И этого времени хватило ему, чтобы увидеть…
Чтобы почувствовать…
Чтобы услышать…
Попытавшись остановить неминуемое падение, Кашин широко раскинул руки и ноги, в надежде зацепиться за могильные стены. Но внезапно понял, что расстояние между ними исчисляется десятками, сотнями, тысячами километров, и никак не достать, и никак не удержаться. И будто это понимание обрезало последнюю ниточку, чудом державшую его в воздухе, Юра рухнул прямо в беспросветную тьму. Навстречу безумному смеху и голодным всхлипам.
Некоторое время семейство Лехтинен переводило дух, старательно не замечая полных ужаса криков, несущихся из-под земли. Упершись ладонями в колени, Михаил Матвеевич шумно дышал, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Его дочь с сожалением разглядывала земляной отпечаток кроссовка на своем белоснежном топике.
– Ох, как же меня это утомляет, – устало прикрыла глаза Ираида Павловна. – Ненавижу родительский день.
– Так надо было дома остаться, и не ехать никуда?! – внезапно вскинулась Люся. – Чего мы сюда каждый год приезжаем? Скоро ни одного нормального пацана в городе не останется – всех бабке скормим!
– Не бабке, а баа-бушке! – встрял Коленька.
– Ага, не ехать… – глазки Ираиды Павловны испуганно забегали. – Спасибо, один раз уже попробовали.
– Не спорь с матерью! – пресекая попытки дальнейших споров, отрезал Михаил Матвеевич. – Ты тогда еще младше Коленьки была, совсем ни шиша не помнишь. Нельзя не ездить… нельзя. А и не брать их если, что тогда? Кого бабке оставлять будем? Тебя? Маму? Или может Кольку ей сбросим? На кого Хуннин укажет, а?
Не решаясь спорить с отцом, Люся спрятала глаза. И все же, стараясь оставить последнее слово за собой, раздраженно бросила:
– И стоило тогда комедию ломать? Сразу бы его бабке отдали, так уже бы сто раз назад вернуться успели.
– А вдруг бы в этот раз не взяла? – отрешенно пробормотал Михаил Матвеевич. – Нельзя сразу… Не по-божески как-то.
– А держать детей в душной машине на такой жаре – это по-божески? Меня, между прочим, на турбазе заждались уже наверное!
– Да кому ты там нужна, шалава крашенная? – по-взрослому зло съехидничал Коленька.
– Ах ты, ублюдок мелкий!
Люся удивленно округлила глаза и попыталась отвесить младшему брату подзатыльник, но тот проворно перехватил руку, с неожиданной силой отведя ее в сторону. Глядя прямо в глаза девушке в два раза выше и больше его самого, он предостерегающе покачал головой, и Люся, вывернув покрасневшее запястье из стальных пальцев маленького мальчика, поспешно отошла в сторону. Коленька проводил ее тяжелым взглядом, в котором еле видной искоркой мерцала победная ухмылка. Убедившись, что повторной атаки на его голову не предвидится, он вперевалочку подбежал к матери, дернул ее за руку и противно загундосил:
– Ма-а-ам, я пися-а-ать хо-чу-у-у!
– Пап, поехали уже… – согласилась Люся, потирая запястье.
– Да, Мишенька, правда, поехали домой, а?
Стоящий на краю могилы Михаил Матвеевич встрепенулся, услыхав свое имя.
– И то верно. Старую проведали, можно и домой. Давайте-ка, раньше начнем – раньше закончим… раньше дома будем.
Сбросив с себя гипнотическое оцепенение, навеянное бездонной земляной ямой, он подошел к багажнику «Волги» и вынул оттуда большую лопату с широким лезвием. Следом на свет появились две лопаты поменьше – для женщин. Последним из багажника был извлечен небольшой металлический совок на длинной ручке. Маленький Коленька очень любил чувствовать себя частью большого семейного дела.
Сучий объект
