Сказки чужого дома

Все эти разговоры Грэгор слышал, идя к больничному тенту для тяжелораненых.

Лир спал на спине, накрытый грубым одеялом до подбородка. Даже если не приглядываться, нетрудно было понять: ноги ниже колена у него не было. Одеяло в этом месте проваливалось.

Миаль сидел на земле, сгорбившись и уронив голову на руки. Он вскинулся, едва Жераль сделал шаг; лицо было спокойным, а глаза застывшими, но сухими. Миаль выделялся мягким характером, самым мягким в Четверке. Но, в отличие от Лира и Сиша, любивших иногда, к примеру, перебрав, предаться каким-нибудь душераздирающим воспоминаниям, не был склонен к слезам.

– Как он? Как ты?

– Нормально, – последовал короткий ответ. – Только обезболивающее на него почему-то не подействовало. Точнее… подействовало не вовремя.

Миаль не поднимался. Жераль сам опустился рядом. Несколько ламп, наполовину вкопанных в землю, едва давали свет.

– Что Сиш?

– У него что-то с головой. Говорит чушь. И…

– …боится меня.

– Пройдет. Тебе лучше думать о другом.

– О чем же?

Тебя предал твой родной брат.

Тебя могут вздернуть, просто чтобы наказать хоть кого-то.

О тебе уже злословят, а завтра, возможно, сорвут с тебя погоны.

И как минимум один раз ты действительно сделал не то, что должен был.

Подходил любой ответ. Но Жераль сказал:

– Не знаю.

Миаль слабо усмехнулся:

– Вот именно. Вы – последнее, о чем я еще могу думать. Ничего другого у меня нет.

Они помолчали. Наконец Жераль тихо спросил:

– Брат пытался тебя завербовать?

Паолино болезненно поморщился. Но вряд ли он был удивлен этому вопросу.

– Бросал намеки, которых я не понимал. Давно еще. А я… не спрашивал. В какой-то момент я перестал пытаться сблизиться и… – голос дрогнул. – Может, зря. Может…

– Ты бы вряд ли его переубедил.

– Я не хочу об этом знать. Я… просто хочу исчезнуть.

Он закрыл лицо руками. Жераль не знал, как его утешить, и только слабо хлопнул по плечу, провел по промокшей ткани нашитого красного прямоугольника и поднялся на ноги.

– Не надо.

Грэгор сделал еще шаг и склонился над Лириссом. Шерсть высохла, местами свалялась. Белые полосы казались грязными, широкая грудь едва вздымалась. Жераль посмотрел в застывшее лицо и подумал, что друг вряд ли сейчас сможет учуять его раскаяние.

– Как с ним это произошло?

От прозвучавшего из-за спины вопроса Жераль не вздрогнул: был готов к нему. Щелчком согнал с подушки крупное черное насекомое, подцепил его когтями и раздавил. И, не оборачиваясь, отозвался:

– Его толкнули, нога попала в сцепку. Он был в вагоне. Защищал Мину.

От меня.

Он вспомнил день накануне, когда беловолосая кукла, давясь слезами, рассказала все. Исполнила клятву верности и дала обещание – остановить поезд сразу за Стеной, едва они минуют ворота. В низине, где будет ждать засада. И тогда, может быть, никто или почти никто не пострадает. Она ведь боялась за кого-то, эта девчонка. Не хотела, чтобы на Веспе устроили массовую резню в приграничных поселениях.

– Они узнали, что ты ее раскрыл?

– Да, – ответил он. – И были очень не рады. Лир… не дал ее убить.

Мне.

А ведь он порывался. Мина оказалась храбрее, чем он думал. Вероятно, призналась сама, иначе почему поезд остановили на холме недалеко от озера? Задолго до Стены. Там, где ждала совсем незначительная засада, треть которой полегла до того, как подтянулись основные силы.

…Там, ближе к паровозу, Жераль схватил ее за глотку. Обещал ей, что она поплатится. Но Лирисс ударил его в спину когтями, а он – когда они сцепились, как тогда в Младшем корпусе, – толкнул его. Металлические сочленения сцепки лязгнули челюстями. Проклятье… этот