Сказки чужого дома

разительно, как Протейя и Перешеек. Там жило много барсуков, поэтому почти не строились автодороги, там росли леса, которые особенно трудно было рубить. Там было много холмов, оврагов, пещер. Когда мир несся вперед, Веспа отставала и напоминала о его добрых традициях. О временах, когда люди, только-только приплывшие из теплого Малого мира, мерзли, учились выделывать шкуры, собирали незнакомые травы. Возводили первые каменные укрепления и сгоняли в стада скот, который удавалось поймать и приручить. После Резни только традиции ей и оставили. Впрочем, все это ты знаешь. Как и то, что без газет, книг, новостей там одичали. Но в каждом городе Веспы есть Стенные районы – с техникой, связью, привычными нам предметами. Там живут алопогонные. Туда забирают семьи Зодчих, когда проявляется их дар. У Чепмэна Деллависсо… – Ласкез вздрогнул, но снова заставил себя промолчать, – дар проявился рано. Он починил часы отца, заменив там часть деталей, – и часы ожили. Затем вырезал из дерева игрушку – и она стала ходить. Тебе известно, это редкость, у большинства Зодчих оживают лишь какие-то одни вещи. Он мог оживить всё, что создавал своими руками. Больше всего он полюбил поезда и…

– Корабли, – закончил за него Ласкез. – Одним из его кораблей был Странник.

– Единственным, насколько мне известно, – отозвался Паолино. – Все прочие он «отвязал», они служат разным людям. Расстаться со Странником он не смог.

– А зеленая подвеска?

Он вспомнил, что тревожило его каждый день. Одну и ту же возникающую перед глазами картину – белый потолок, стены цвета моря, качающиеся на ниточках игрушечные такары. Женщину, лица которой он не мог разглядеть.

– Как она связана с кораблем? С вами? И… с моей сестрой?

Управитель вздохнул. Затем отпил еще немного воды, отставил стакан и посмотрел на часы. Ласкез понял: Паолино жалеет о том, что у него еще есть время. И очень хотел бы уйти. Наверное, он мог бы солгать, что ему нужно спешить, но все же покорно кивнул. Скорее всего, сам себе.

– Я расскажу историю. А ты, я думаю, сделаешь выводы сам. Вы с Ронимом прочли достаточно плохих детективов. Так будет проще.

Слишком давно

Говорят, по-настоящему он любил немногое. Свои живые вещи и свою дочь. Люди – видя, как заботливо он проверяет механизмы Великана или вытирает чумазое личико Чары, – считали его славным, открытым малым. Более наблюдательные замечали другое. Блеск суровых глаз, твердую поступь, небывалую силу. Деллависсо поднимал разом два здоровых мешка с углем и закидывал в вагон огромные бревна. Эта сила использовалась только по делу, поэтому никого не пугала.

Все было объяснимо: слабый человек не выдержал бы на такой работе. Дальние рейсы, постоянная опасность налететь на дорожных ассинтаров. Вечная необходимость помнить: для столицы Син-Ан Чепмэн и его дочка – не гости, а невидимая обслуга. Привезти груз, забрать, отбить его в случае чего у нехороших людей. И держать язык за зубами – пусть только кто-то в родном городе узнает, что славный Деллависсо и есть хозяин страшного Зверя, гуляющего по железным тропам.

Чепмэн был неразговорчив. Он знал цену каждому слову, жесту, взгляду. Когда после случившегося опрашивали персонал Центрального вокзала Галат-Дора, оказалось, что ни с другими машинистами, ни с грузчиками, ни с радистами, ни с работниками почтовой службы он не перемолвился и парой десятков слов. За более чем дюжину юнтанов. Никто не смог рассказать алопогонным о личности человека, мелькавшего на вокзале чуть ли не каждый день. Никто не смог объяснить, когда это началось.

Он был одним из шести, составивших ядро заговора. У каждого в шестерке были свои задачи и секреты. И все были небывало предусмотрительны. Если бы алопогонным попался кто-то один, он был бы всего лишь жалким винтиком. По одному такому винтику не понять, как работает невидимая машина. Тем более – не выяснить, как ее разрушить.

Итак, были Чепмэн и Чара. Гордые упрямые Зодчие. Гениальный отец и умелая дочь. Именно она, а не он, как ошибочно считали многие, создала двойника Великана, почтового поезда отца. Он должен был сбить всех с толку на промежуточных станциях, пройти границу и вырваться из Пятого региона. Дальше их ждала одноколейка в Аканар. Чепмэн вел поезд, но не все знали, что на самом деле команды отдавала дочь. И она продолжила это делать, даже когда отца убили. Кстати… иные говорят, его убили свои. Те, кто в какой-то момент усомнился и захотел повернуть назад.

Была Мина Ирсон. Поэтесса Большого мира, влюбленная в человека с той стороны. Она знала, как обмануть Стену. Все документы, недостающие детали, срочная информация – это не попадало бы в нужные места в нужный срок, если бы не она. Даже не владея большей частью плана, Мина тоже стала винтиком. Ценным. Этот винтик вылетел самым первым и вернулся поврежденным, но механизм уже работал.

Был Саман Димитриен. Потомственный серопогонный, которого манил Большой мир. Саман обладал тусклой внешностью, но в нем было что-то, располагающее окружающих. Наверное, в нем видели свет, сродни свету Зуллура. Он легко дослужился до Вышестоящего, быстрее многих, и ему доверяли даже алопогонные. Он без труда увлек идеей возвращения Веспе свободы многих солдат: как юных идеалистов, так и старых служак из друзей отца. Солдаты должны были защищать поезд в пути.

Остальное лежало на других. То, что делали эти двое других, все еще скрывает тень.

– Эти другие… – Ласкез подал голос, когда Паолино остановился, – ваш брат, верно? И…

– Имена. Страж, Поэтесса… Кто их придумал? И придумал ли?

Все встало на свои места. И странные слова Мины Ирсон о «тяжёлой болезни». И то, что она вообще так много говорила именно об «Идущих