Посмотрев на экран, Распутин преклонил колени на ледяной палубе. С восторженным видом он озирал льды, сжимая телефон между ладонями, будто молитвенник.
Томми тихонько свесился со стрелы, чтобы посмотреть на экран. Он не смог ничего разобрать, но решил, что это фотография Евангелия, которое Распутин хотел увидеть.
Телефон затрезвонил снова.
Распутин ответил на звонок, не вставая с колен, явно не в силах скрыть восторг в голосе.
—
Последовала долгая пауза, пока монах выслушивал речи звонящего.
— Весьма удовлетворительно, — изрек он, коснувшись своего наперсного креста толстым пальцем. — Но, кардинал Бернард, мы ведь всегда можем встретиться для обмена в Санкт-Петербурге? Я бы с радостью оказал вам русское гостеприимство. Во время последнего визита отец Корца весьма насладился им.
Томми подскочил, едва не свалившись с перекладины.
Он и забыл имя того священника, но узнал его, как только оно прозвучало.
Прежде чем он успел пораскинуть умом над этой новой загадкой, Распутин оскалил зубы, обнажив свои длинные клыки.
— Тогда, значит, нейтральная территория, — хмыкнул он. — Что скажете насчет Стокгольма?
Какое-то время еще Григорий слушал, потом простился и прервал связь. Вскарабкавшись на ноги, монах устремил взгляд на лед и стоял так долго- долго.
Томми боялся пошевелиться и потому наблюдал и ждал.
Затем Григорий запрокинул голову и поглядел прямо на Томми с улыбкой, по сравнению с которой даже окружающий лед казался теплым. Должно быть, Распутин с самого начала знал о его присутствии. Томми заподозрил, что монах перешел на английский намеренно, чтобы он наверняка понял самую суть разговора.
Но зачем?
Распутин погрозил ему пальцем.
— Поостерегися там. Оно, может, ты и ангел, да крылышков еще не отрастил. Я уж позабочусь, чтоб ты обзавелся парочкой, прежде чем мы тронемся в путь-дорожку.
Грубый смех эхом раскатился по палубе.
Томми вдруг ощутил, что находился в куда большей опасности, чем всего минуту назад. Он молился, чтобы кто-нибудь спас его, воображая лицо отца Корцы. Вот только хороший этот священник или плохой?
Глава 22
Потеряв голову от крови и пламени, Рун оторвал губы от уст Элисабеты и коснулся ее горла. Провел языком вдоль жил, некогда полнившихся ее пульсом.
Элисабета застонала под ним.
— Да, да, возлюбленный мой…
Его клыки удлинились, готовые пронзить ее нежную кожу и испить то, что она преподносит.
Ее алебастровое горло манило.
Наконец-то он воссоединится с ней по-настоящему. Ее кровь снова побежит в его жилах, как его кровь течет в ней. Он опустил свои алчущие и жаждущие губы к ее манящему горлу.
И открыл уста, обнажая крепкие зубы перед нежной плотью.
Но прежде чем успел вонзить их, чьи-то руки внезапно вцепились в него и, оттащив от Элисабеты, припечатали к каменной стене. Корца рычал и отбивался, но противник держался, будто волк на олене.
Послышалось два щелчка. Потом к первой паре рук присоединилась еще одна.
