дитя казалось безобидным, скорее даже заслуживающим сострадания.
Рун мельком глянул на трупы на полу, напоминая себе, что не стоит обманываться. Отрок далеко не безобиден.
Он развернул паренька, обхватив поперек груди и прижав руки к туловищу, и подтащил к очагу. Над грубой деревянной каминной доской висело зеркало.
Отражение показало, что отрок затих в его хватке и не сопротивляется.
Несчастные карие глаза встретились в зеркале с его взглядом.
— Почему я чудище? — спросили детские губы.
Неожиданный вопрос поставил Руна в тупик, но он отыскал силы в том, чему научился от Бернарда.
— Ибо ты согрешил.
— Но я не грешил, а коли и грешил, то не по своей воле. Я был хорошим мальчиком. Чудище влезло в мое окно среди ночи. Оно меня укусило. И заставило пить свою кровь, а потом удрало. Я не просил об этом. Я отбивался от него, отбивался что было сил.
Рун вспомнил, как и сам поначалу отбивался от стригоя, похитившего его душу, и как в конце концов сдался, приняв предложенное упоение.
— Есть способ остановить зло — снова служа Богу.
— Зачем же мне служить богу, каковой попустил, чтобы сие постигло меня?
Отрок выглядел не разгневанным, а лишь любознательным.
— Ты можешь обратить сие проклятие в дар, — увещевал Рун. — Ты можешь послужить Христу. Ты можешь поддерживать себя, вкушая Его святую кровь, а не кровь людей.
Взгляд дитяти обратился к трупам на полу.
— Я не хотел их убивать. Вправду не хотел.
Рун ослабил хватку.
— Ведаю. И ты можешь прекратить смертоубийства тотчас же.
— Но, — ребенок встретился с ним взглядом в зеркале снова, — мне это понравилось.
Что-то во взгляде отрока взывало к тьме, таящейся в самом Руне. Он понимал, что эта первая миссия — такое же испытание для него, как и для отрока.
— Сие есть грех, — подчеркнул Рун.
— Тогда я кончу в Аду.
— Нет, коли отвратишься от сей стези. Нет, коли посвятишь жизнь служению Церкви, служению Христу.
Дитя поразмыслило над этим, потом молвило:
— Можешь ли обещать мне, что я не отправлюсь в Ад, коли сделаю по сказанному тобой?
Рун заколебался. Ему хотелось бы посулить чаду более неколебимую истину.
— На се уповаем.
Как и многое в жизни, это лишь вопрос веры.
Горящая головня, вывалившись из очага, выкатилась на камни перед ним. Яркие искры брызнули на пол и там угасли. Рун чувствовал, что рассвет стремительно приближается. Отрок поглядел на окно — видимо, тоже это ощутив.
— Ты должен решить, не мешкая, — поторопил Рун.
— Палит ли тебя солнце? — спросил ребенок, поморщившись при воспоминании боли.
— Да, — ответил Рун. — Но милостью Христовой я могу ходить под полуденным солнцем. Его кровь дает мне силу и святость для подобного.
В глазах отрока появилось сомнение.
— А что, коли я вкушу Его кровь, но не буду искренне веровать?
— Христос прозрит кривду. Его кровь испепелит тебя во прах.
Тельце отрока задрожало у него в руках.
— Отпустишь ли ты меня, ежели я откажусь?
— Я не могу дозволить тебе продолжать убиение невинных.
Отрок склонил голову в направлении пары на полу.
— Они были менее невинны, чем я хоть когда-либо. Они обкрадывали путников, торговали блудницами, а однажды перерезали горло человеку, дабы похитить его кошель.
— Бог им судия.
