— Включая
Бернард кивнул.
— Я никому не сказал. Гуго желал лишь, чтобы его оставили в покое, — хотел жить в своих горах, подобно Франциску Ассизскому. Я уважил это его желание — поскольку он запретил убийство на склонах той горы, где он жил. Даже тем, кто находился под его защитой, разрешено было убивать только в том случае, если они вынуждены будут защищать свою жизнь и их общую обитель.
Джордану не понравилось это описание.
— Как же, по-вашему, нам пройти через эту защиту, даже если у нас будет предполагаемый ключ?
— Вы должны пойти к его горе не для того, чтобы осаждать ее, но как просители. — Бернард пристально посмотрел на Джордана, потом на Руна. — Это значит, что вы не должны причинять вред никому из тех, кто встретится вам на этой горе, как бы сильно на вас ни наседали. Если вы не сумеете этого сделать, то Гуго откажется принять вас; к тому же вас скорее всего убьют еще прежде, чем вы покинете эти поросшие лесом склоны.
— Значит, нам нужно будет залезть на гору, кишащую монстрами, — проворчал Джордан, — и подставить другую щеку, когда они попытаются на нас напасть.
Бернард воздел вверх палец.
— И вы должны прийти с подарком — таким, который Гуго не сможет отвергнуть.
«И что бы это могло быть?»
— Когда вы привлечете его внимание, — продолжал кардинал, — то вам предстоит убедить его помочь вам, доказать, что ваша миссия достойна того, что она служит интересам всех — не только сангвинистов, но и всех божьих созданий.
— Милая прогулка в парке, — хмыкнул Джордан. — И у нас всего день или около того, чтобы убедить его помочь нам спасти мир...
Бернард в замешательстве нахмурился. Эрин объяснила:
— Если судить по картине, которую мы видели в лаборатории Эдварда Келли, то чтобы не дать Люциферу окончательно вырваться из кандалов, мы должны успеть примерно до полудня в день весеннего равноденствия.
Пока она объясняла подробности относительно этого срока, Джордан взглянул на часы.
— И значит, у нас остается около двадцати семи часов.
— Но это может быть весеннее равноденствие совсем не этого года, — предположила Эрин. — Фреска была написана века назад. Кто знает точно, что вдохновило художника на нее?
Бернард не воспринял это — впрочем, Джордан тоже.
— Положение во всем мире становится хуже час от часу, — напомнил кардинал. — Равновесие между добром и злом клонится в сторону гибели. Даже расположение звезд играет против нас — оно свидетельствует, что завтрашнее равноденствие имеет чрезвычайную важность.
— Какое расположение? — спросила Эрин.
— А вы не слышали? — удивился он.
— Мы были заняты, — напомнил Джордан.
— Будет солнечное затмение... правда, только частичное.
Эрин нахмурилась.
— Солнце, изображенное на фреске, было кроваво-красным. Быть может, художник пытался так обозначить затмение?
Прежде чем они успели обсудить этот вопрос, в дверь апартаментов постучали. Все повернулись на стук. Дверь в прихожую отворилась.
Один из стражей, стоя на пороге, позвал до странного беспокойным тоном:
— Отец Корца, пришел посетитель; он говорит, что вы его вызывали. И что вы хотите видеть их обоих.
Охранник отступил в сторону, и в дверь вошел первый из визитеров. Все сразу узнали коренастую фигуру брата Патрика. Рун встал, приветственно подняв руку.
«Кого же еще он...»
Мимо ног монаха, едва не опрокинув его, проскользнул белоснежный силуэт.
Джордан моргнул от неожиданности. Существо оказалось львом-подростком, ростом с немецкую овчарку, с белоснежным мехом, серебристыми когтями и золотисто-карими глазами.
Когда лев кинулся к ним по недлинному коридору, Джордан чуть отступил, заслоняя собой Эрин. Но огромный кот немедленно прыгнул на Руна и, сбив его на пол, стал вылизывать лицо священника.
Джордан услышал совершенно необычный в этой ситуации звук.
Корца смеялся.
Затем львенок взглянул на Стоуна и одним прыжком оказался рядом с ним, обнюхивая его лодыжки, потом колени, бедра... Джордану пришлось отпихнуть любопытный львиный нос от своего паха.
