груди и почти равнодушно глядя на прочих.
Даже львенок подсеменил поближе. Звереныш держался рядом с Гуго, в основном рассматривая птицу, сидящую на плече отшельника, — естественный интерес для представителя семейства кошачьих. Хорошо, что Гуго действительно покормил его. И все-таки, оказавшись в центре храма, лев аккуратно коснулся лапой углубления в камне, явно наслаждаясь тем, что ощущал при этом прикосновении.
Это движение заставило Эрин вернуться к мелким деталям загадки. Она провела пальцем по фестончатому краю углубления, подумав, что ключом, вероятнее всего, тоже служит кровь.
— Это врата сангвинистов, не так ли? — заявила Эрин. — Единственный способ его открыть — кровь сангвиниста.
— Вы поистине неординарная женщина, — признал Гуго. — Ваша внимательность поражает.
Она смотрела на него, чувствуя, что здесь кроется что-то еще.
— Что-то подсказывает мне, что открыть эти конкретные врата не так-то просто.
— Действительно, подобные врата можно запереть многими разными способами.
Эрин вспомнила, как Бернард закрыл дверь приказом
Эрин кивнула. По крайней мере это имело смысл. Запереть врата так, чтобы никто не смог заставить Гуго открыть их — каким бы то ни было принуждением.
— Я слишком грешен, чтобы открыть их теперь, — продолжал де Пейн. — Необходима чистота, чтобы отворить святой камень.
— Чистота? — переспросила Эрин.
— Они откроются только для сангвиниста, который никогда не ведал вкуса крови, прежде чем испить вина и принять то, что предложил Христос. — Гуго посмотрел на них. — Нужна кровь Избранного.
Эрин повернулась к Руну.
Под взглядами, направленными на него, Корца отпрянул назад.
«Я не Избранный... по крайней мере теперь уже нет».
Это было правдой — то, что он не пробовал крови, прежде чем стать сангвинистом. Рун помнил, как подвергся у могилы сестры нападению стригоя и как сразу же был спасен тройкой сангвинистов, которая и доставила его к Бернарду. Там, стоя на коленях, он принес свои обеты, испил вина и принял церковное облачение, вступив в ряды ордена.
«Но теперь я далек от чистоты».
— Это можешь быть только ты, — обратилась к нему Эрин.
— Этого не может быть. Я грешил. Я пил кровь.
— Но твои грехи были отпущены тебе в пустыне, — тихо произнесла она, коснувшись его обнаженного плеча. — Это ты.
Элизабет тоже смотрела на него, хмурясь.
— Ты самый чистый из нас, Рун. Что плохого в том, чтобы попытаться? Тебя так пугает страх перед неудачей, перед тем, что ты будешь сочтен недостойным? Я думала, ты сильнее духом...
Корца ощутил, как в душе его поднимается стыд. Элизабет была права. Он боялся, но одновременно сознавал, что не должен уклоняться от этой задачи, если был хотя бы один шанс свершить это благое дело.
Рун неохотно преклонил колени на холодном камне и склонил голову, взявшись за свой наперсный крест. Жжение серебра в ладони напомнило Руну о его нечистой сущности и о том, как эта сущность управляла им. Но он все равно должен попытаться. Он положил ладонь на углубление в камне и осознал, что у него нет второй руки, чтобы взять нож и порезать ладонь.
«Как низко я пал... Рыцарь с одной лишь рукой».
София пришла ему на помощь, одолжив у Гуго маленький нож. Она кольнула острием в центр ладони Руна. Из раны заструилась темная кровь. Корца повернул запястье, сжал кулак и капнул своей проклятой кровью в каменную чашу. Потом перекрестился и произнес слова обряда, завершив традиционным «
Все пристально смотрели на камень.
Но тот оставался неподвижен.
«Я потерпел неудачу».
Отчаяние охватило Руна, сокрушая его неопровержимой истиной.
«За мои грехи мы все обречены».
