стен и чинившая плащ. – И как ты думаешь, что нам теперь делать? Они будут охотиться на нас, пока не найдут и не насадят наши головы на Северные ворота. Я сомневаюсь, понимаешь ли ты, что натворил. Эти ребята не славятся тем, чтобы великодушно прощать смерть своего товарища. Но даже если бы воины так и поступили, то храмовые жрецы нас точно не забудут. В их глазах ты плюнул Регору прямо в лицо. Убить одного из воинов Регора – богохульство. Обычное убийство обычного человека со временем могло бы быть забыто. Но этого нам не простят до конца наших дней, и мне кажется, что этот конец не заставит ждать себя слишком долго.
– Это был несчастный случай, только и всего, – проворчал Дорн.
– Несчастный случай? – прошипела Сенета. – А мне-то показалось, что два тяжело вооруженных воина бросились друг на друга, а затем один из них подох в луже крови. Поправь меня, если я ошибаюсь.
Дорн обмяк у своей стены, пряжки его кожаного доспеха царапнули обмазанную глиной стену, оставив на ней глубокие следы.
– Он бросился на тебя с обнаженным мечом. Ты была беспомощна, потому что собиралась сплести заклинание. Нужно было смотреть, как он тебя убьет?
– Потому что я хотела сплести заклинание, ты все видел, а значит, сам ответил на свой вопрос, – ответила Сенета. – Как ты думаешь, что я собиралась сделать? Может быть, отрастить заячьи уши, чтобы регориане не узнали меня? Если я произношу заклинание, на то есть причина. У меня все было под контролем.
Дорн знал, что это было не так, и по голосу Сенеты понял, что она сама сомневается в себе. Но если ее резкие слова помогут ей не скатиться в уныние, как тогда, когда ее вышвырнули из школы магов, то пусть так и будет. Шесть недель потребовалось ему, чтобы она снова начала разговаривать. Все это время она практически ничего не ела, даже сделать глоток воды – и то ее приходилось уговаривать. Еще одно подобное приключение им обоим не пережить.
– Мне очень жаль, – простонал Дорн. – Может быть, будет лучше, если каждый из нас пойдет своей дорогой. Я могу пойти к ним и взять всю вину на себя. Может быть, они проглотят это и больше не будут тебя искать.
Сенета закрыла лицо руками и негромко всхлипнула.
Дорн изучил ее уже слишком хорошо, чтобы не знать, что сейчас она проклинает свой собственный язык. Сенета была очень эмоциональной и не всегда имела в виду именно то, что говорила. Каждый раз, когда их отношения заходили в тупик, Дорн пытался спасти ситуацию, беря всю вину на себя. Но таким образом он тоже ступал на тонкий лед, поскольку его готовность к самопожертвованию сеяла в душе Сенеты очередные сомнения в себе.
– Я ведь люблю тебя, – всхлипнула она. – Я не могу жить без тебя. Ты так много для меня сделал, мы столько всего вместе пережили. Нам не раз казалось, что все – вот он, конец, но пока что мы вместе со всем справлялись. Неужели не справимся с этим?
Дорн выудил из сумки маленькое сморщенное яблоко и протянул ей.
– Вот, возьми. Тебе нужно что-нибудь съесть, а яблоки хорошо поднимают настроение.
Он бросил ей фрукт, она поймала его обеими руками. Она смотрела на переспелое яблоко, и по лицу у нее текли слезы.
– Оно выглядит в точности так, как я себя чувствую.
Дорн усмехнулся.
– Это предпочтительнее, чем если бы это произошло с твоей внешностью.
Сенета показала ему язык, но не сдержалась и улыбнулась.
– Тихо! – вдруг прошипел Дорн.
В мгновение ока выражение его лица сменилось с веселого на встревоженное. Он придвинулся ближе к подоконнику и отважился бросить на улицу осторожный взгляд, затем снова присел.
– У нас гости.
– Регориане? – испуганно поинтересовалась Сенета.
– Нет, группа молодых людей, – сказал Дорн. – Судя по всему, один из них ранен.
В следующее мгновение они услышали, как кто-то резко распахнул покосившуюся дверь. На первый этаж зашли несколько человек, дверь снова закрылась.
– Ты будешь приманкой, – прошептал воин, обращаясь к Сенете. – Наше счастье, это просто парочка нищих, которые ищут, где устроиться на ночлег.
В такой вере в собственную удачливость было что-то от невежества. Ни один нищий в этой местности не полезет в пустой дом, особенно в такой, где есть дверь. Слишком велика была опасность попасться в лапы городской стражи. Верховные судьи Рубежного оплота не понимали шуток, когда горожане выходили за рамки своего социального статуса. Нищие должны были спать на улице, бедные люди жили в северном квартале, торговцы – на востоке, а зажиточные горожане – на юге города. Нарушение основополагающих правил кастовой системы каралось жестоко. Вор мог красть, убийца убивать, но если нищий ложился в постель, то должен был понимать, что за это его могут повесить.
– Они поднимаются, – прошипел Дорн, занимая позицию рядом с дверным проемом. Обнажив короткий меч, он ждал незваных гостей.
