Прошла целая вечность, прежде чем все нашли свои места. Дорну еще пришлось кое-что поправить и напомнить двум группам, что нужно получше спрятаться, но потом все вроде стало идеально. Он сам был озадачен тем, насколько хорошо это место подходило для засады. Еще час назад он советовал Нареку перенести место сражения в другой квартал. Перед его мысленным взором все еще вставал возмущенный взгляд Сенеты, когда он сказал слепому: «Нельзя срать в том месте, где ешь». Вероятно, сама Сенета выразилась бы более изысканно, но Нарек все равно понял.
Но сейчас, когда все было готово и все разошлись по местам, Дорн вынужден был признать, что все было почти идеально. Исход битвы на треть предрешала подготовка. Еще на треть должен был сработать момент неожиданности, а последняя треть заключалась в том, чтобы не дать себя убить. Причем последняя треть всегда казалась Дорну важнее всего.
Когда отряд регориан свернул в тупичок с главной улицы, глазам воинов веры предстала почти идиллическая картина. Худощавый паренек чесал шею мулу, кормил его соломой, которую протягивал животному. Трое мужчин сидели у входа в дом вокруг небольшого стола и играли в карты. Две сильные прачки стирали постельное белье в бочках с пенящейся водой. Двое торговцев перекладывали прилавки перед своими магазинами, решая, какие ящики переставить вперед, а какие сложить сзади. И в довершение всего у входа в кабак сидел сильный молодой парень, который, судя по всему, слишком много выпил, а его более чем полная подруга тщетно пыталась поднять его на ноги.
Дорн в очередной раз поразился тому, насколько хорошо каждый играл свою роль. Как только отряд регориан проходил мимо кого-нибудь, лицо повстанца тут же делалось испуганным и неуверенным. Никто не спешил убраться, никто не хватался за оружие, не сплевывал под ноги воинам веры. Они были словно напуганные овцы, которых сгоняют овчарки. Ни один наемник никогда не смог бы с такой достоверностью сыграть эту покорность, включая его самого.
Дорн заподозрил неладное. Почему регориане усилили отряд? Почему их сопровождают двое всадников? Может быть, узнали о западне? Может быть, их кто-то предал?
Ни на один из этих вопросов у него не будет ответа до тех пор, пока в водосточный желоб улицы не польется первая кровь. Но если запланированная засада действительно превратится в ловушку для них самих, прольется больше крови, чем поместится в водосток. И это будет по большей части кровь жителей этого квартала.
Но думать об этом было уже поздно. Если ты наемник, перед битвой лучше вообще не думать. Мысли только отвлекают. Здесь и сейчас он не простой солдат. Он полководец, люди полагаются на него. Если у подмастерьев портных, ремесленников, писарей и поденщиков, которые идут за ним, есть хоть какой-то шанс выжить, то только потому, что он им его даст. Конники слишком опасны, надо уделить им достаточно внимания. Они ни в коем случае не должны успеть вмешаться в битву. Некоторые могут думать, что конника легко спешить. Может быть, это и так, если ты стреляешь в него из лука с расстояния в сто шагов. В ближнем бою конь и всадник – это смертоносная боевая единица. Благодаря своему весу, силе и скорости он обеспечивал себе большое свободное пространство. Кто не готов отскочить в сторону – будет растоптан. Если же кто-то успевал подобраться, подвергался нападению со стороны сидящего на спине у лошади всадника. С возвышения все было отлично видно, всадник занимал самую оптимальную позицию в схватке. Его удары были по большей части смертельными, поскольку всадник обычно наносил удары по голове, шее и плечам противников.
Дорн запланировал еще один отвлекающий маневр, очень простой и многообещающий, но глупее всего, что ему доводилось в жизни делать.
– Вы стойте здесь, пока я не подам сигнал, – в очередной раз напомнил он мужчинам, стоявшим рядом с ним. Ответом ему были молчаливые кивки.
Дорн прижался к стене дома, словно кошка, охотящаяся на птицу у водопоя. Стук копыт по мостовой стал громче, он заглушил ритмичный топот шедших за ними людей. Дорн прикинул расстояние до середины улицы и решил, что там шагов восемь. Со своей теперешней позиции он видел лишь маленькую часть переулка. Он ступал на тонкий лед. В поле зрения Дорна появилась голова лошади. Животное пугалось, беспокойно мотало головой из стороны в сторону. Казалось, его большие ноздри чуют беду. Подобно тому, как застыло животное на бегу, так и сердце Дорна пропустило удар. Наемник затаил дыхание. После щелчка всадника лошадь фыркнула и пошла дальше.
Конные проехали мимо переулка, ведущего на задний двор. Один взгляд в сторону – и они заметили бы Дорна, весь хитро продуманный план полетел бы в тартарары. Но оба конника предпочитали смотреть на женщину, пытавшуюся поднять на ноги своего пьяного мужа.
Вот и нужный момент. Дорн вскочил, обнажив свой короткий меч, и, издав громогласный рык, он в четыре огромных прыжка оказался рядом со всадниками. «Как же лошади предсказуемы», – с облегчением подумал он. Стоит их напугать, и вот они уже поворачиваются к тебе, встают на дыбы, лишая всадника возможности нанести удар с лошадиного бока в сторону нападающего.
Дорн нырнул влево, под грудь первого животного, нанес мечом удар по правой задней ноге. Лошадь заржала, к этому звуку присоединились крики и проклятия регориан. Дорн встал между боками лошадей, вонзил свой короткий меч в живот второго всадника на лошади. Все взгляды были устремлены на него: как животного, так и умирающего всадника.
– В атаку! – заревел Дорн, когда раненая лошадь рядом с ним рухнула на бок, погребая под собой еще не раненого всадника. Те регориане, кто еще не обнажил оружие, сделали это сейчас. В тот же миг с обеих сторон улицы на поборников веры набросилась толпа, а за их спинами замкнули баррикаду мулы.
Время было выбрано очень удачно. На миг даже показалось, что регориан просто сметут. Прачки выудили из бочек два длинных кинжала и набросились на одного из мужчин. Пьяный мужчина на ступеньках кабака схватился за копье, замаскированное под шест фонарщика, метнул его в одного из наемников
